Глава десята(последняя).

-Вы всё хорошо взвесили?- Ренье поднёс к губам сигарету, на конце которой сверкал рыжий огонёк, затянулся и тяжело выдохнул наружу густой серый дым, отчего Оливера пробрало на кашель.
-Своего мнения я не изменил, я против этого безумия, но Ариэль уже всё для себя решил, с ним бесполезно говорить об этом. Он отважился на этот шаг и теперь ни за что не пойдёт на попятную, он сделает это с нами или без нас, так в таком случае пусть уж лучше мы будем рядом.
-Рядом будешь ты,- заметил мужчина,- а я буду поблизости.
Дядя с племянником сидели на пороге скромного рыбацкого домика, где по полу были разбросаны спутанные сети, а в громадных плетёных корзинах, похожих на бочки пива, тухли запасы сельди и кальмаров с воскресного лова. Ночная прохлада теребила крошечные листья тропических деревьев, раздаваясь хриплым шелестом подмороженной листвы, небо было сплошь усеяно молодыми звёздами, тесно кучкуясь, они образовывали геометрически правильные рисунки на чёрном, как мазут, небосводе. Где-то в гуще фруктового сада, расположенного за каменной оградой соседнего коттеджа, всё ещё щебетали птицы, нарушая привычный ход времени. Оливер встал на ноги, теперь сизый дым скрыл от него дядино лицо, мужчина остался сидеть на полу, бесцельно уставившись вдаль. В его коротких плотных пальцах неспешно тлела самокрутка, осыпаясь с краёв тёмным пеплом на стёртые сандалии юноши.
-С чего это вообще пришло ему в голову?- спросил Ренье, сощурившись глянув на Оливера.
-Пока Ариэля держали в трюме этого контрабандистского судна, ему не доставало воды, его лишь изредка поливали ею из шланга. Он претерпел ни с чем не сравнимые боли, но выжил. По его рассказам, жабры затянулись, это часто происходило и когда он долгое время оставался на суше вместе со мной, и дышал он лёгкими, но лёгкие Ариэля находятся в зародышевом состоянии, понимаешь, о чём я? Они не способны питать целый организм кислородом, объём не тот, как у младенца. Ариэль предположил, что если жабры сомкнуться окончательно, то у лёгких появиться шанс раскрыться, так как весь вдыхаемый им воздух без утечек попадёт именно в них.- Оливер растерянно развёл руками, мол, выводы делай сам.
-Затея не из блестящих,- признался Ренье, растоптав потушенный окурок носком ботинка.- Но если ты говоришь, что Ариэль уже настроился на этот бездушный эксперимент над собой и слышать ничего не хочет…- Мужчина вздохнул, энергично пожав плечами.- Отправляйся за ним сейчас, пока он не успел натворить глупостей, а я в это время подготовлю чердак.- Оливер отрывисто кивнул и повернул к скрипучей калитке.
Держа Ариэля на руках, подросток осторожно переставлял ноги, боясь запнуться обо что-нибудь в этой кромешной темноте. Улицы посёлка были пустынны, словно отдыхали от шумного праздника или гуляния накануне. Фонари на фасадах жилых домов лишь призрачно очерчивали силуэт дороги, так что даже от оравы чиркающих светлячков по обочинам тропинки было больше толку. Когда они подошли к дверям хижинки, Ариэль уже почти полностью высох, а его нижняя губа перестала капризно подрагивать. Мальчик склонил голову Оливеру на плечо, крепко обхватив его шею руками, и стал последовательно обводить сумрачные окрестности глазами. В полукруглом, как яблочная долька, окне на чердаке вовсю горел свет, и юноша не задумываясь толкнул ногой хлипкую дверь, перешагнув заветный порог. Ренье спустился на шум в прихожу и зажёг подвешенную под самый потолок лампу. Маленький коридорчик погрузился в приглушённое мерцание желтого светильника, отчего Ариэль зажмурился и ткнулся холодным носом другу в грудь, но в скорее его глаза привыкли к почти что дневному освещению, и мальчику удалось разглядеть внушительных размеров мужчину, расположившегося в двух шагах от них. Густая сливовая тень мускулистой фигуры поползла по ногам Оливера, вот-вот грозясь добраться и до Ариэля, незнакомец сделал шаг на встречу и тут же отступил назад, потому что хрупкое создание в объятиях его племянника уничижающе зашипело, оголяя ряд белоснежных зубов с заострёнными клыками по краям, врезанными в детские дёсны.
-Тише, Ариэль!- юноша с негодованием посмотрел на своего подопечного.- Это Ренье. Всё в порядке. Мы же договаривались, что ты будешь доверять мне.- Мальчик кивнул в знак согласия, но при этом он всё ещё озлобленно косился в сторону чужака, готовый к атаке, это чувствовалось и по сковавшему его обнажённое тело напряжению. Подросток заметил проступившие под мягкой кожей мышцы, они жгутами вились по шее русала, по его предплечьям, а живот был так втянут вовнутрь, что казалось ещё чуть-чуть, и он прижмётся к позвоночнику. Идеальная боевая готовность и молниеносная реакция, таковым он был ровно на половину, и сейчас эту половину хотели беспощадно уничтожить.
-Тебе лучше уйти,- попросил дядю Оливер.- Он отказывается принимать тебя. Нужно время.
-Как скажешь.- Ренье освободил проход к лестнице, согнув руки так, будто он был преступником, раскаявшимся в своём деянии и сейчас общепринятым жестом дающий понять, что сдаётся членам полиции.
-Как только поймёшь, что он не справляется, мигом доложи мне,- крикнул мужчина, когда Оливер преодолел подъём и оказался на верхней ступени.- Мы ещё успеем вернуть его в море, прежде чем он окончательно загнётся.
-Этого не случится!- нервно буркнул подросток.
-Научись смотреть правде в глаза, сопляк! Ты хоть представляешь, что за ответственность мы берём на себя, принося его сюда, ставя над ним такие опыты?! Если он погибнет, кто будет виноват в его смерти, а это самый вероятный исход из всех, так что не поленись сообщать об ухудшениях в его самочувствии и делать это своевременно! Хватить летать в облаках! Довольно! Пришло время спуститься на землю! В твоих руках жизнь!- Оливер никогда прежде не видел дядю таким грозным и раздражённым, из под смуглых угловатых щёк пробивался гневный румянец, а кисть руки до белых костяшек сжимала перила, ведущие наверх. Кажется, ему и впрямь всё здесь происходящее было не безразлично, вот только был ли это страх за незапятнанность собственной шкуры или что-то большее, племяннику выяснить так и не удалось.
-Я буду держать тебя в курсе событий,- сухо отозвался Оливер, услышав за спиной приглушённое «так-то лучше».
Юноша внёс Ариэля в тесную комнатку и уложил на только что заправленную кровать, постельное бельё пахло утренней свежестью и новизной. Крыша здесь напоминала упавшую со стеллажа книгу, которая раскрывшись в полёте, превратилась в подобие галки и выпрямиться в полный рост можно было лишь встав под её корешок. Оливер насчитала четыре фонаря с витражными стёклами, два из них покоились на подоконнике, бросая тусклый свет восковых свечек на запотевшие сегменты чердачного окна, ещё два стояли на полу, с обоих сторон простетской двуместной кровати. Медовый свет этих вышедших из обихода современного человека светильников не резал Ариэлю глаза, но в тоже время хорошо освещал сжатое в вытянутый прямоугольник пространство. Электричества здесь просто-напросто не было. Когда-то эта коморка служила спальной комнатой Ренье и его молодой жене, ещё способной ценить романтику нищеты и скудные прелести аскетизма. Сейчас же это помещение превратилось в заброшенный, захолустный чердак, где давно никто не протирал пыли и не двигал предметы с места на место, он просто погрузился в вечную дрёму былого сентиментализма, оставив на память о супружеской жизни гобеленовое покрывало в мелкую розочку и парочку благовоний с лавандовым запахом.
Ариэль лежал на кровати, сливаясь с белыми простынями, будто невесомое пёрышко, проваливался в сливочный туман хлопка. Мальчик не таращился по сторонам, как того ожидал Оливер, не задавался вопросами, он просто лежал на спине, прижимаясь к матрацу лопатками и весь был обращён в какое-то болезненное смирение.
-Эй,- Оливер присел у изножья кровати и сжал его руку.- Так это действительно то, чего ты хочешь?- Ариэль закрыл глаза, превратившись в нежнейшего из ангелов, сотканный из белизны и трепетной самоотдачи, он точно оброс пористыми крыльями, став эфиром святости и непорочности.
-Поцелуй меня,- вдруг шепнул мальчик, разлепив оплывшие от жажды и горечи во рту веки. Оливер нагнулся к другу и робко пристрастился губами к его вздутым губкам, походящим на редкие жемчужины, окрашенные розовой медью. Подросток отстранился, чтобы убедиться в правильности своих действии, но Ариэль позы не изменил, он только изумлённо глянул на юношу, как бы досадуя на кротость отпущенных ласк.
-Почему ты не целуешь меня больше? Я неприятен тебе?- мальчик повернул голову в сторону, так что задумчиво опущенные ресницы расползлись по щекам дорожками печальных теней.
-Это неправда, ты же прекрасно знаешь, как я восхищаюсь тобой,- сдавленно проговорил юноша и примкнул губами к пульсирующей лазурной венке на ничем не прикрытой и такой манящей шее возлюбленного.- Будь по-твоему.
Оливер бережно подтянул слабые ноги мальчика, аккуратно согнув их в коленях, и с такой же неподвластной разуму трепетностью коснулся тонкой кожи бёдер, заставив щёки малолетнего партнёра вспыхнуть от стыда и влечения. «Разве меня ты достоин, глупенький?! Ничего-то ты не смыслишь! Ведь тебе цены нет, а я… Кто я такой, чтобы обманывать тебя своей покорность? Ты покорил бы любого!»- подумал Оливер, и приступ самобичевания едва ли не затмил своей бесформенной громадой ничем не защищённое чувство безоглядной влюблённости.
Молочная кожа мальчика таяла под разогретыми ладонями Оливера, как первый снег с горных вершин тает в присутствии светила. Подросток в растерянности приостановился, он не знал, до чего хотел дотронуться сперва, всё в Ариэле притягивало его с равной вожделенной остротой. Сиротливый, уязвимый и такой игрушечный, мальчик тонул в крупных складках простыней, обёрнутый пятнистым светом антикварных фонарей, он прилежно лежал под ним в ожидании ласк и всем телом незримо тянулся навстречу.
Оливер осторожно двигался вперёд, его член всё глубже погружался во что-то горячее и влажное, нарушая девственный склад организма, и хотя юноша не встречал на своём пути препятствий, он не мог избавиться от ощущения того, что столь интимная и не вполне оправданная природой близость, причиняет мальчику страданий не меньше, чем наслаждения. Лоб и виски Ариэля намокли, и теперь пышные локоны липли к ним, напоминая тополиный пух. Мальчик часто сглатывал и тяжело дышал, но загадочная улыбка при этом не сходила с его губ, уверяя мнительного друга в тщетности его предрассудков.
После Ариэль ещё долго искал утешительных поцелуев у возлюбленного, и тот на них не скупился, казалось, взаимным лобзаниям не будет конца, но естественная усталость взяла над мальчиком верх, и он, расположившись у Оливера под боком, стал мерно посапывать. Подростку удалось лишь однажды незаметно выскользнуть из тёплого ложа, пропитавшегося потом их голых тел, чтобы вдохнуть свежего воздуха из чердачного оконца. Над инжировым садом витал дурманящий аромат фруктовой смеси, походящий на хороший дамский парфюм, и юноше захотелось нагим выбежать на улицу, взлететь, как птица и очутиться в липкой паутине этого сладкого запаха.
Когда Оливер вернулся в постель, Ариэль всё так же безмятежно спал, поджав колени к животу. Несколько минут юноша наблюдал за обольстительными изгибами его тела, за разметавшейся по подушке шевелюрой и за тем румянцем, что отказывался покидать бледные щёки, и только наткнувшись взглядом на эти непривычные румяна, так шедшие бледнокожему мальчику, Оливера пробила лихорадочная дрожь, он резким движением дотронулся до его лба и чуть не вскрикнул от ужаса: у Ариэля был жар. С грохотом преодолев лестничный марш, подросток кинулся к раковине, где обильно смочил полотенце и захвалил графин с водой. На обратном пути он упёрся в Ренье, тот сложил на груди руки и не собирался сдвигаться ни на дюйм, преграждая юноше проход.
-Ты решил продлить его страдания? Ты вздумал превратить эту пытку в вечную борьбу со смертью?- Грубые слова дяди отвались в груди племянника мощнейшими ударами, он уже плохо соображал, что происходит, рассудок истощился от переживаний и головной боли, но одно он знал наверняка: Ариэль нуждался в воде, и во что бы то ни стало он должен был напоить друга, дать ему глотнуть жизни было его священным долгом.
-Неужто ты думал, что будет иначе? Каждая капля жидкости убивает в нём человека. Нет ничего проще лишить его сейчас возможности перевоплотиться, заключив в плоть животного, хищника и просто зверя! Одумайся, Оливер. Второго шанса не будет, судьба не так щедра, как вы полагаете,- не унимался мужчина.
-Пережить ему это не по силам,- взмолился юноша.- Всё это того не стоит. Я хочу видеть его живым, и мне совершенно всё равно, будет ли он таким, как я, или таким, каким его изначально создала природа.
-Он будет расти. Ты никогда не задумывался об этом? В кого он превратиться через пять лет? Что за монстром он может стать? Сейчас, пока это ещё возможно, вы можете продлить свою дружбу, но совсем скоро всё измениться. Природа возьмёт своё. Ты потеряешь его либо сегодня, либо годами позже, но это неизменно произойдёт. То, что ты воротишь от этих фактов нос, как барышня, ни на что не влияет, так что давай, дерзай! Напои его, облей водой, скорее! Пусть он ещё разок пройдёт через все те круги ада, что уже претерпел!- Мужчина отступил в сторону, приглашая Оливера подняться на чердак.
-Что же ты предлагаешь?- повысил голос подросток.- Позволить умереть ему, вот так просто?
-Позволить выжить.
Глаза покрылись мутной сетчатой плёнкой, стали туманными и будто невидящими. Ариэль бестолково смотрел на Оливера и не узнавал его. Тонкие жаберные щели плотно сомкнулись и теперь представляли собой обмётанные загрубелой кожей струнки с обоих боков. Они нарывали и время от времени кровоточили. Сухие губы были плотно сжаты, а тело послушно повиновалось любым тряскам и перемещениям. Иногда Оливеру казалось, что мальчик переставал дышать, и тогда он в панике начинал бить его по щекам, поражаясь своей дерзости и в некотором роде нахальству. Паника брала над ним верх, заставляла плясать под свою дудку странные танцы сумасшедшей агонии. Несколько раз юноша выходил из комнаты, провожаемый сосредоточенным взглядом дяди, тот не отходил от кровати больного ни на шаг, но уже через секунду возвращался к постели любимого с видом измученного работой каторжника. Ему хотелось кататься по полу, ходить босыми ногами по раскошенным стёклам, не вынимать из кипятка рук, пока те окончательно не обварятся, он испытывал настоящую тягу к физическим надругательствам, потому что только так можно было облегчить ту душевную боль, что причиняло ему теряющее дух тело Ариэля.
Мальчик уже с полминуты делал отрывистые вдохи, но грудь его при этом не вздымалась, воздух выходил наружу, не успевая насытить кислородом сжатые в кулачки лёгкие. Оливер неотрывно следил за этими потугами и сам уже не дышал, склонившись над гибнущим другом. Лицо мальчика отекло, под глазами образовались мешки, а от туловища исходил жуткий жар, ощутимый даже на расстоянии. В то, что Ариэль задышит, верилось всё меньше. Секунды щёлками в голове Оливера, под стать им лязгали стрелки настенных часов, время проходило сквозь подростка потоками жгучей радиации.
-Не надо, не уходи, ты так нужен мне здесь,- простонал юноша, протирая около постели колени. Он рвано дышал на зардевшиеся щёки Ариэля весь все себя от отчаянья.
-Оставь его в покое,- прорычал Ренье, но Оливер его не слышал, он хотел запомнить запах этого тела, мягкость и цвет нежной кожи, отложить в памяти шёлковую прелесть волос, с точностью воссоздать утробное журчание голоса… Кроткие вздохи прекратились, и в воздухе повисла могильная тишина. Оливеру показалось, что пол под его ногами провалился, а весь окружающий мир выцвел и обезлюдел, словно после чумы. Юноша видел только Ариэля, в окружении белых хлопьев постельного белья, видел его статичную грудь, слепые глаза, и смутно ощущал, как брызжут по его собственным щекам истошные слёзы. Это длилось целую вечность, боль, терзания, муки, всё сошлось в одной точке, и этой точкой оказалось сердце. Оливер чувствовал, как оно разрывается на части, как трётся о грудную клетку, как впивается в рёбра, наровясь выпрыгнуть, и не мог ничего сказать. Он прижался к мальчику всем телом, надеясь либо заразиться смертью, либо исцелить жизнью, и лишь на исходе терпения и веры в его ухо ударил слабый, похожий на галлюцинацию стук, достиг барабанной перепонки и разразился спасительной трелью. Оно билось…

Конец.

Посвящается балерине, писателю и другу за поддержку и понимание. С любовью, Георгу.

---

Глава девятая.

-Это место – находка для мариниста.- Оливер до колен закатал штаны и присел на отшлифованный до блеска камень овальной формы, тот продолжительное время оставался сухим, пропадая из виду только во время прибоя, и свесил голые ноги в пенную воду.
-Здесь очень красиво, я нигде больше не встречал таких красочных и свежих пейзажей,- подтвердил слова друга Ариэль. Мальчик по плечи был в воде, окружённый взбитыми барашками волн и редкими соцветиями заповедных кувшинок, крепящихся длинными плавучими стеблями к окаменелому дну.
-Это достойное тебя пристанище.- Оливер довольно улыбнулся, если он и воображал себе жилище друга, то истинный дом русала оказался куда живописней его сухих фантазий.
-Жать, что ты так долго держал своё убежище в тайне от меня, здесь куда безопасней, чем на берегу, и повсюду царит безмятежность уединения, именно в такой обстановке я хотел бы коротать день за днём, наслаждаясь твоим присутствием без оглядок и опасений. Только ты и я.- Оливер погладил мальчика по щеке тыльной стороной ладони. От приватности их встречи в жилах подростка вскипала кровь, превращаясь в малиновую кашицу, всё его существо было заключено в тиски страсти, но вместе с тем дышалось просто и свободно, как во сне.
-Разве я мог подумать, что мой дом представляет для тебя интерес? Это всего лишь грот, может быть чуть более ухоженный и обжитый, не такой сумеречный или захолустный, как остальные, но в нём нет ничего сказочного,- оправдывался Ариэль, шаркая под водой хвостом.
-Конечно, есть.- Юноша лукаво глянул на друга.
Они находились в пещере, где имелось значительное пространственное углубление, напоминающее туннель с купольной крышей у входа, на образование которого понадобились столетия, как требуются года на выдержку дорогого вина. Этот дикий грот находился в пяти милях от берега, так что Оливеру пришлось воспользоваться дядиной лодкой, чтобы добраться до, на словах обозначенного другом, места. И впредь устраивать свидания на берегу казалось сущим безрассудством: в любой момент мог появиться Жан, и навряд ли что-то было способно сдержать его похоть или исключить возможность того, что недальновидный парнишка разболтает о диковинном мальчике с хвостом кому не попади, поэтому альтернативное пристанище являлось первой необходимостью, и оно было найдено.
Трёхслойные облака затмили солнце, и теперь оно превратилось в пшенный круг с размытыми границами. Множество прямых лучей пробивались сквозь сиреневую плёнку, отчего тучный туман трескался и расходился по швам, напоминая клочки вельвета, хаотично разбросанные по небу. Мягкий лиловый свет размазывал линию горизонта, так чтобы светило незаметно исчезло в этом мягком предвечернем смоге, оставив на память только тепло уходящего лета.
В грот вели две широкие арки, разделённые каменной перемычкой, они были занавешены красной, как гранат, коралловой лозой, хлыстовидные побеги растения ниспадали каскадом сочной пунцовой зелени, скрывая вход в пещеру, а на верхушках стеблей распускались поздние цветки, собранные в миниатюрные щитки. Изнутри грот был покрыт горчичной накипью, целые залежи губчатого туфа облепили стены, позволяя угасающему солнцу отражаться тысячей матовых бликов разной величины на закруглённых стенах, тем самым создавая ощущение полуденной сонливости. Парные сталактиты мраморного цвета повисли у Оливера над головой, и с эти конусообразных горных пород то и дело стекала подтаявшая вода, отчего в пустом пространстве раздавалось скучное эхо капели, снедаемое шумом прилива.
На лице Ариэля скакали солнечные диски в виде ровных пигментных пятен, и он выглядел ещё беззаботней и прекрасней, чем прежде. Оливер не удержался и приложился губами к сырому лбу мальчика, шутя, прикусил розовую мочку его уха, чем до крайности смутил своего друга, и в знак примирения поцеловал в обе щеки в тех местах, где по обыкновению образовывались ямочки.
-Здесь куча внутренних рек и озёр, целая поземная галерея,- сказал Ариэль, положив голову Оливеру на колени, остальное же его туловище по-прежнему оставалось в воде.
-Как-нибудь ты мне всё покажешь,- отозвался юноша, которого от жары и насыщенного водяными парами кислорода начинало клонить в сон. Чуждая слуху тишина походила на смятый во рту шёпот, воздух был лишён даже круглосуточного треска насекомых, и Оливер никак не мог отогнать от себя дымку забытья. Штаны стали намокать от влажных волос мальчика, и подросток почувствовал приятное жжение под одеждой от замшелой прохлады. Где-то неподалёку послышался всплеск, затем он повторился, но как бы растянувшись и окрепнув, приобрёл особый, ни на что не похожий ритм.
-Флагман!- Ариэль отстранился от друга и издал странный, курлычущий звук, пародируя заливистый свист дельфина.
-Хватит дурачиться,- Оливер от души рассмеялся, глядя на то, как мальчик умело искажает в горле звуки, завинчивая их в сопрано высоких нот, точно свиристель.
-Я даю знак Флагману, чтобы он подплывал ближе. Он учуял твоё присутствие и теперь пребывает в растерянности, не решается приблизиться,- пояснил Ариэль.
-Кто такой Флагман?- Оливер состроил недоверчивую гримасу.
-Мой друг – дельфин, старый самец, вожак стаи,- пояснил мальчик, затем оттолкнулся мощным хвостом от камня, на котором почётно восседал его возлюбленный, и в два такта преодолел расстояние от центра до входного портала, где под нависшей ивой уже показалась мордочка дельфина.
Приличных размеров туша скользнула в грот, заняв львиную долю пространства, и с исключительным послушанием отдалась нежным ласкам русала. Ариэль усердно гладил бока млекопитающего, туловище которого походило на вытянутую и отчищенную до блеска гильзу, Флагман при этом издавал вовсе не животный щебет, это клокотание походило на визг ребёнка.
-Оливер, потрогай его,- попросил Ариэль, смеясь от того, что дельфин тыкал рылом ему в подбородок и губы.
Юноша нагнулся и дотронулся до спинного плавника нежданного гостя, этого серповидного гребня, ледяного и безупречно гладкого, затем потёр покатый лоб и в смятении убрал руку. Ему ещё ни разу не доводилось вступать с этими добродушными и гуманными, но всё же хищниками, в такой тесный телесный контакт.
-Ты ему приглянулся,- улыбнувшись, сказал мальчик, выпуская дельфина из объятий и позволяя тем самым неповоротливой рыбе выплыть из тесной пещеры на волю.
-Он сам тебе это сказал?- иронично спросил Оливер.
-Флагман передал мне это эмоциональным импульсом, я не понимаю их речь как таковую, но без труда угадываю настроение. К тому же я разучил несколько звуковых сирен, выражающих самые обыденные фразы, и обращаться стало легче. Дельфины, они как бы говорят на диалекте, многое приходиться додумывать самому, но частично я участвую в их разговорах.
-Какой же ты удивительный,- с обожанием прошептал Оливер.- Моя находка.
Закат потёк по небу тёмно-розовым извилистым ручейком, вбирая в себя мягкость будничного зноя и медное свечение рыхлого песка с пустынных пляжей. Солнце уже скрылось за горизонтом, и теперь выступало в роли мощного прожектора, запрятанного в нишу на дне моря. Где-то на берегу шелестели и лениво гнули ветки слегка полысевшие и кое-где пожухлые пальмы, навьюченные последними в этом году плодами. Груды старых, истрескавшихся лодок были пришвартованы к причалу и соседствовали с совсем новыми, качественно выкрашенными и пропитанными коричневыми лаками. Чайки и бакланы низко планировали над водной гладью, с криком и шумом добывая себе пропитание, а на пристани засиделась уже не молодая пара, провожающая взглядом, заплывшим в морщинистых веках, последние августовские деньки.
-Совсем скоро ты не сможешь приходить сюда так часто,- промямлил Ариэль.
-Я получаю образование, ходить в школу – моя обязанность, конечно, это будет отнимать всю первую половину дня, но как только занятия кончаться, ничто не помешает мне навестить тебя. Я и сам не знаю, как возможно пережить такое расставание, и я ни в коем случае не собираюсь тобой жертвовать, просто есть вещи, которые от меня не зависят и которые довлеют над моими прихотями. Я сделаю всё возможно, чтобы ты ни в чём не нуждался, найду для тебя развлечения, чтобы скрасить одиночество, если ничего не выйдет, то мне будет проще отказаться от уроков, чем быть свидетелем твоей грусти и покинутости. Последнее слово будет за тобой, я отрекусь от всего по первому твоему зову, тебе не придётся скучать. Пусть это звучит напыщенно и одиозно, но ради тебя я готов на всё, мы лишь должны попробовать совместить наши желания и возможности, если же ничего не выйдет, я предпочту твоё счастье и благополучие любым иным ценностям. Ты веришь мне, Ариэль?- Он ухватил мальчика за подбородок и заставил посмотреть на себя, взгляд у того был потерянный и какой-то отсутствующий, как у человека, пережившего потрясение. Оливер уже сидел в лодке, закрепляя по бокам длинные деревянные вёсла. Этот разговор был для него столь же мучителен, сколько необходим.
-Пришло время мне внести свою лепту.- Ариэль зацепился слабыми пальцами за борт судна, незначительно накренив его в свою стороны.- Ты слишком многим пренебрегаешь, рискуешь даже тем, чем рисковать нельзя. Твоя мирская жизнь не может в одночасье оборваться, потому что ты неотъемлемая её часть, ты другой породы, нежели я. Отрывать тебя от мира людей слишком эгоистичный поступок, на который я не способен. Где-то там, на суше, у тебя семья, о которой я много слышал, и ты нужен им не меньше.
-Что же ты предлагаешь? Разлуку? Разлуку, которая станет пыткой для нас обоих, и в конце концов обернётся неизбежной трагедией, потому что мы просто-напросто не можем друг без друга?- горячо возразил Оливер, он даже слышать не хотел об этом.
-Нет,- Ариэль замотал головой.- Я всего лишь хочу избавить нас от последней преграды, я хочу выйти из воды, навсегда…
-Но это невозможно,- тяжело выдохнул юноша, опустившись на колени от внезапного бессилия, отчего лодка резко покачнулась, спугнув облепивших кромку посудины птиц.
-Ты не можешь знать этого наверняка,- тихо отозвался мальчик, потупив встревоженный и пугливый взгляд.

---

Глава восьмая(конец).

-Ариэль,- тихо позвал он, вновь и вновь ощущая сладость от сочетания тех простых звуков, из которых было сочленено имя самого дорого ему человека. Он ни на что не надеялся и не ждал от коварной пучины милости, но всё же духу уйти не хватало.
-Прошу тебя…- тише ворчащего моря произнёс юноша, он прекрасно знал, что уже одно его дыхание достигает ушных раковин русала и разборчиво шелестит в них тембром его ломкого голоса. Безмолвие каким-то ноющим микробом проникло в каждую клеточку кожи, размножилось и понеслось по налитым густеющей кровью венам во все уголки излупленного организма. Оливер грузно дышал от переутомления и отчаянья, все его потуги и мечтания кубарем катились в мрачную воронку фрустрации. Он бы и поддался скорбным слезам, наводнившим нижнее веко, но в нескольких футах от его стоп послышался приглушённый всплеск, затем ещё один, и изогнутый кружалом хвост уже ярко, даже ослепительно, стал переливаться изумрудными стекляшками в сквозном лунном свете то победоносно возносясь над кромкой воды, то исчезая в угольной, местами оливково-чёрной, толще. Оливер, не долго думая, кинулся на встречу, его тряпичные шорты тут же намокли, а в подошвы ног впились рубцы сколотых ракушек и твёрдые отростки обломанных сильным течением коралловых ветвей, но ничего этого он не замечал. Ариэль повис у юноши на шее, сырой, и казалось, продрогший до костей. Его склизкий, дюжий хвост обвился у бёдер подростков, следующий завиток внушительной конечности пришёлся на щиколотки, а свободный плавник то и дело хлопал Оливера по налитым свинцом икрам.
-За нами наблюдают,- шикнул мальчик, что было мочи притянувшись к уху Оливера.- Я долго ждал, когда тот человек в засаде потеряет бдительность, чтобы выплыть к тебе.
-Это Ренье, мой дядя,- сообразил Оливер. Руки, которые сейчас заключали в объятия холодного и такого тощего мальчика, пронимала трепетная дрожь.
-Зачем он здесь?- так же наспех спросил Ариэль.
-Чтобы убедиться в твоей подлинности, я имел неосторожность обмолвиться о тебе, и теперь он потребовал доказательств, но ты не должен бояться его, он никогда не причинит тебе вреда, Ренье прекрасно понимает неловкость твоего положения, принимает твою самобытность и на свободу посягать не собирается. Ты по-прежнему вольный делать то, что тебе заблагорассудиться, не опасаясь быть пойманным в сети знатока,- заверил его юноша. Держать равновесие становилась всё сложнее, и Оливер покрепче обхватил своего хилого друга, ощутив как вздутый детский животик соприкоснутся с лобковой костью, отчего его член очнулся и в мгновение ока затвердел, по-своему выражая привязанность и юношескую любовь.
-Почему люди не верят в моё существование?- с обидой принялся канючить мальчик.
-Потому что они не хотят признавать, что на Земле есть что-то совершеннее их, чище и не порочнее.
-Ты так думаешь?- Ариэль смотрел на него в упор, мигая двумя зелёными вспышками.
-Я знаю это наверняка,- Оливер убедительно кивнул, после чего уголки его губ опустились под тяжестью печальной полуулыбки.- Ты уже придумал, когда снова покинешь меня?
-Я всю ночь думал о тебе, не было ни секунды, что ты не стоял у меня перед глазами, и тогда я понял, что совершил ошибку. Как я боялся, что ты не вернёшься, что я больше никогда тебя не увижу. Я решил было, что отправлюсь за тобой, если ты не придёшь, но я не могу ходить, мои ноги не позволяют мне передвигаться так шустро и ловко, как ваши, они даже не держат меня толком, но я нашёл бы тебя, непримнно, ползком или на карачках, я бы обследовал весь посёлок, ничто бы не испугало меня и не остановило,- Ариэль продолжал лепетать, уткнувшись Оливеру в грудь, вливая в его засорившуюся тоской душу бархатное тепло, спокойствие и лёгкое возбуждение. Прыткий язычок облизывал мягкие губы, иногда нечаянно касаясь ключиц Оливера и оставляя на них влажные отметины.- Но хорошо, что ты сам вернулся, это значит, что ты прощаешь мне мою вздорность.
-Я не способен держать на тебя зла.- Оливер ухватил мальчика за плечи, оторвал от себя и пристальным взглядом облюбовал каждую чёрточку его ангельского лица.
-Что это у тебя?- Ариэль дотронулся белыми, как эскимо, пальцами до ссадины на щеке, до отёкших губ, до голубеющих мешков под глазами своего возлюбленного.
-Пустяки, заживёт.- Оливер наклонил голову так, чтобы тень от носа и скомканных, немытых волос скрыла следы побоищ от невинных глаз мальчика.
-Я сегодня еле удрал от каких-то дикарей, они ворвались сюда так стремительно, что я едва успел скрыться под водой, прежде чем они могли меня заметить, но среди них не было тебя, хотя прежде я слышал и твой голос тоже. Что между вами произошло, я хочу знать.- Настаивал Ариэль, его требовательный тон удивил и позабавил Оливера.
-Этого тебе знать не нужно.- Он снисходительно пригладил тонкие завитки волос, слегка спутавшиеся от тревоги и пота на лбу, они напоминали изящную, позолоченную сусальной пластиной шевелюру купидона.
-Ты пострадал из-за меня.- Это умозаключение прозвучало скорее как утверждение, чем вопрос. Ариэль насупился и шумно запыхтел Оливеру в ухо, хватило и паты секунд, чтобы напряжённое молчание сменилось протяжными всхлипами: мальчик захлёбывался собственными слезами и, от природы непосредственный, пускал слюни другу на плечо, не успевая вовремя утирать ни рот, ни глаза.
-Глупенький.- Оливер щекотал волосы на белобрысой макушке паром изо рта.- Ты здесь не причём, просто я не герой, я не тот, за кого ты меня принимаешь.
-Ты – это всё,- хлюпнув носом, возразил Ариэль, голос его срывался от рыданий на писк.
-В таком случае и я готов принимать тебя и как хищника, и как человеческого отпрыска, только позволь мне взять покровительство над тобой.- Юноша целовал солёные волосы друга, те пышными клубами доходили до шейных позвонков, белые, как первый снег, и пористые, точно взбитые сливки, они без труда струились накрахмаленными или же засахаренными локонами меж гнущихся пальцев подростка, собирались шёлковыми, хорошо уложенными прядями в ладошке, искривлённой под чашечку. Мальчик сопел и походил на раненного птенца в своём стремлении спрятаться у Оливера подмышкой, скрыться от прочих глаз за его спиной, где был нанесён контур покатых лопаток, вился неспокойным хвостом промеж его ног и желал дотронуться до всего губами, юноше же оставалось лишь молить всевышнего о том, чтобы дядя не застал этих отнюдь не братских ласк, избавив его от неприятных объяснений.

---

Глава седьмая(конец). Глава восьмая(начало).

-Что здесь за поножовщина?!- Голос Ренье спасительной микстурой потёк по жилам племянника, и он позволил себе опуститься на землю, пока Жан со своей трусливой свитой драл ноги от внушительных размеров мужчины, явно не желавшего решать конфликт мирным путём.
-Вставай-ка на ноги, приятель.- Он подал племяннику большую, и как сейчас казалось, выточенную из кирпича, руку, развернув её кверху ровной квадратной ладонью. Оливер ухватился за этот жест помощи, потому что его ноги подкашивались, грозясь согнуться пополам под тяжестью почти что обезвоженного тела, а в глазах то и дело вспыхивали фейерверки. Малиновые искры жгли радужку и тлели огарками под сомкнутыми веками. Сил геройствовать совсем не осталось, и юноша послушно поднялся, опираясь на дядю, затем стряхнул с волос пыль и налипший на одежду песок, сделал несколько шагов, отчего земля покачнулась, разорвала линию горизонта пунктирной дробью и опрокинулась назад, глухо ударив в затылок одной из мощнейших тектонических плит, после чего всё нормализовалось. Оливер глянул через плечо на удирающего обидчика и чуть ли не завопил от ужаса и страха, но засаженный в скрученное горло клапан тут же размельчил этот громкий ор до какого-то посредственного всхлипа.
-Ариэль! Берегись!- наконец выпалил он вдогонку свирепой шайке, которая на его глазах скрылась в гранитной арке, венчающей проход в бухту.
-Ариэль?- переспросил Ренье, с недоумением взглянув на племянника. Их взгляды столкнулись и насквозь протаранили друг друга.- Вот оно значит что.
-Я должен предостеречь его,- взмолился юноша надтреснутым голосом.
-Ты уже это сделал,- возразил Ренье, отводя упрямого подростка в сторону.- Своим присутствием ты только наведёшь на него смуту, он решил, что этой шпане следует доверять, раз ты среди них.
Оливер ещё поколебался с полминуты, но потом всё же признал не подложную истину дядиных слов. Погоня за Жаном была чревата куда более серьёзной угрозой жизни и здоровью его неучёного возлюбленного, если конечно тому вообще было до подростка дело. Юноша боялся даже предположить, будто Ариэлю ничего не стоило выкинуть его из головы или же наложить табу на столь трепетное и робкое чувство, которое подобно весенней завязи на стебле благоухающего флюкса, проросло между ними и уже созрело для того, чтобы народившийся бутон раскрылся в полной мере, окунув их с головой в марево дурманящей пыльцы. От таких мыслей Оливера пробирала дрожь, и он не знал, как унять бурлящее в глотке волнение. Слёзы превращались в кипяток и начинали болезненно жечь гланды, ничто не могло избавить его от страданий и беспокойства, ничто кроме прежней близости с мальчиком…
-Ишь как они над тобой поработали.- Ренье смочил повязку в яблочном уксусе и обернул ей ушибленное предплечье племянника. Грязно-жёлтая гематома выпирала со всех сторон от влажной и горько пахнущей тряпки и ничем не отличалась от нечаянно оставленной на бумаге кляксы. Разбитые губы опухли и покрылись корочкой засохшей крови, но отчего-то эти алые коросты были Оливеру к лицу, они вступали в удачный контраст с белой от природы кожей.- За что они тебя задирают?
-Такие, как Жан, поводов не ищут. Подобным образом они выражают себя, надеются о себе заявить, а я всего лишь инструмент для достижения ими авторитета в узких круга сообщников. Жалкое зрелище, но такова участь каждого инородного субъекта. Я не с ними, а значит я – жертва.- Оливер потёр разодранные колени, очищая ранки от пыли и с большим усилием подавил усталый стон, от того, что всё тело ломило.
-Тебе и невдомёк, что заводилой, подстрекателем, лидером, называй, как хочешь, становится тот, кто искусней других маскирует свои слабые стороны. Ахиллесова пята есть у каждого, тебе осталось лишь отыскать её и нанести решающий удар, надавить на слабую сторону противника, понимаешь, о чём я?- Мужчина внимательно посмотрел на Оливера, тот апатично отмахнулся, как и полагалось, уязвлённое самолюбие не желало принимать на свой счёт подобного рода советы.
-Мне сейчас не до этого, есть дела и поважнее.- При эти словах в самую мякоть сердца, точно в сердцевину впилось гигантское жало, и юноша почувствовал, как по венам растёкся ядовитый морс, отчего его тело стало полым, а вески превратились в два узловатых тромба, но отогнать размышления о недавней ссоре и безвыходности своего положения уже не удалось, они запутались в туго натянутых нитях головного мозга, похожих на кокон бебочки-стервятницы.
-Не желаешь поделиться ими со мной?- Намекнул Ренье, придвинувшись к племяннику. Теперь, когда Оливер был пойман едва ли не с поличным, не составляло труда вытянуть из него всю правду относительно тех перемен, что произошли в жизни подростка за последний месяц.

Глава восьмая.
Луна превратилась в разодранный круг, её пересекали вдоль и поперёк тонкие струйки ночного тумана. Островок моря, очерченный обручем скал в бухте Сан-Сальвадор, походил на живого махаона, распластавшего свои гигантские иссиня чёрные, точно оперённые конечности люцифера, крылья от берега до берега. Они были разбавлены пляшущими на вздутых волнах бликами желтоватого оттенка и какими-то стальными полосами, огибающими высокие мохнатые гребни. Воздух был влажный и прохладный, отчего у Оливера стыли ноги. Юноша нерешительно топтался у кромки берега и всё больше сомневался в правильности своего поступка. Сумеречная мгла окружила его, затесавшись и под одежду, и меж склоченных рыжих волос.
-Ариэль,- тихо позвал он, вновь и вновь ощущая сладость от сочетания тех простых звуков, из которых было сочленено имя самого дорого ему человека. Он ни на что не надеялся и не ждал от коварной пучины милости, но всё же духу уйти не хватало.

---

Глава седьмая(начало)

За всю ночь Оливер ни разу не сомкнул глаз, он растянулся поперёк кровати недвижимым балластом и теперь походил на забальзамированную мумию, которую вот-вот облепят стаи мух, принявших неподвижный тюк из плоти и костей за пригодную для питания падаль. Белки будто замазали добрым слоем копоти, а на веки пала кислая паутина, так что и моргать и смотреть было больно, белый свет из окна нещадно скрёб по глазам, выдавливая из них всё новые слезинки. Где-то внизу, на кухне, жалобным свистом заливался чайник, отец громко хохотал и колошматил свёрнутой газетой то столу, наверняка понося очередную статейку бездарного «журналюги», в раковине шумела вода, плюясь и харкая, как старый усохший дед, только до юноши эти звуки добирались с опозданием, будто он находился в изолированной комнате или же попросту был тугим на ухо. Вскоре его пригласили к столу, и Оливер встал с постели, несколько раз неуклюже переставил ноги, чуть не рухнув на пол от слабости и затхлого безразличия ко всему, что его окружало, но потом всё же приноровился к ходьбе, уловил на время позабытый ритм поступательного движения и медленно спустился на первый этаж.
К чему бы он ни прикоснулся, всё было обтянуто ледяной коркой наста: и керамическая супница, и тряпичная салфетка на коленях, и черенок ложки, даже плафон настольной лампы как будто покрылся инеем. Оливер вздрогнул, кончики его пальцев утратили чувствительность, в них просто напросто застыла кровь.
-С тобой всё в порядке?- поинтересовалась Нинель. Сын вымученно кивнул, губы его как будто сметали прочной проволокой, он не хотел, да и не мог ничего говорить. В глотку вгрызлась судорога заглушенного рыдания, а во рту неприятно забулькала желчь, раздражая дёсны и язык. Мать не поверила и потрогала у мальчика лоб, но, не обнаружив жара, отступилась.
-Такое ощущение, что пока мы спали, ты вагоны разгружал,- с хохмой подметил Гаспар, но как-либо комментировать это предположение родителя юноша отказался и только сильнее склонился над своей тарелкой. Есть не хотелось, но объяснять матери ещё и отсутствие аппетита не было ни сил, ни фантазии, так что Оливер через силу стал запихивать в себя размякшие в молоке мюсли.
-Того и гляди в еду носом клюнешь.- Гаспар недовольно цокнул языком и, опять же не дождавшись никакого ответа, стал одеваться на утреннее дежурство, облачая своё тучное тело в несгибаемый жилет, напичканный рациями, орденами и прочей мелочёвкой копов. Как только глава семейства переступил за подог дома, мать уселась рядом со скрючившимся в три погибели, будто от несносной боли в желудке, сыном и погладив его по тыльной стороне ладони заинтересованно спросила:
-Какие-то неприятности с Сабриной?
-Могу я знать, кто такая Сабрина?- В дверном проёме показался Ренье, видимо столкнувшийся с братом на улице и решивший нанести везит, выглядел он бодрым и здоровым как бык. Ворот холщёвой рубашки был расстёгнут и впивался в воловью шею с костным кадыком. В образовавшемся на груди треугольничке виднелись золотистые волосы, точно такие же, что покрывали его руки и ноги, составляли брови и неубранную щетину.
-У Оливера появилась девочка,- похвасталась Нинель и пригласила гостя войти.
-Вот оно что,- удивился дядя.- А я думаю, куда мой племянник запропастился, словно канул в ленту. Не заглянет, не спраится о самочувствии старика.- Ренье иронично покачал головой, на что Оливер презрительно фыркнул, точно этим пренебрежительным жестом подавил рвотный спазм.
-Понимаю, не моего ума дело,- будто бы озвучивая мысли племянника вслух, сказал Ренье.- Я лишь пришёл навестить своего пропавшего товарища, кто же знал, что тут целая драма разыгралась, пока я селёдку ловил.- Мужчина присел на краешек табурета и похлопал юношу по плечу, на что тот невнятно огрызнулся.
-Он сегодня будто язык проглотил,- пожаловалась Нинель. Мать не спешила оставлять сына с дядей наедине, рассчитывая, что взрослому наставнику удастся выудить у своего подопечного хоть какую-то информацию относительно причин его подавленного настроения.
-Давно не видел тебя таким.- Ренье потёр мозолистые руки, он прекрасно понимал, что в присутствии матери лезть в душу парню – занятие пустое, но всё же постарался сдвинуть с места выросшею между ними глыбу молчания.- Если дело в твоих чувствах к этой девочке, о которой я, по правде говоря, впервые слышу… Проще сказать, если она тебя отвергла,- дядя вспотел, подбирая нужные слова, в то время как Оливер, отвернувшись в сторону, шумно дышал, как вулкан в преддверии взрыва,- или она, к примеру, унизила твоё достоинство, как человека я имею ввиду,- быстро добавил он, чуть ли не треснув себе по лбу от неосторожности в подборе формулировок, хотя судя по угнетённому состоянию племянника, речь шла о чём-то более значительном, чем прогулки от дома до дома или поцелуйчики в кустах местного палисадника, но заговаривать об этом при матери было бы верхом нетактичности, так что дяде приходилась вуалировать истинные подозрения мишурой прозаичной романтики, на которую так падки женщины в возрасте.
-В общем, всё это того не стоит, что бы там ни было,- заключил наконец Ренье.
-Да вы что, спятили все?!- Оливер так резко соскочил со стула, что не успел его придержать, и тот грохнулся на пол, перепугав стоявшую рядом мать. Женщина отшатнулась к стене, подхваченная вихрем подросткового негодования.
-Что за чушь собачью вы оба несёте?!- повторно заорал юноша, раскрасневшись и чуть ли не заикаясь от собственных ругательств. Ариэль наотрез отказался видеться с ним, вообразив себя каким-то исчадием ада, плотоядным чудовищем и уродцем, способным причинить ему физическую боль своими заточенными зубками, в то время как уже одно то, что Оливер был лишён возможности общаться с другом, пусть даже на порядочной дистанции, втаптывало его сердце в сор, помои и прочую требуху, где оно начинало зловонно гнить, заражая пакостью весь организм. А Ренье с матерью толковали о чём-то совершенно постороннем, пытались излечить его, не разобравшись даже в истоках заболевания, и это не могло не действовать на нервы.
Оливер, точно оглушённый зверь, выбежал на улицу, пронёсся мимо сандаловой аллеи, завернул на право, оказавшись на извилистой тропинке, и, спотыкаясь о мелкие камушки и коряги, помчался к бухте Сан-Сальвадор, решив во что бы то ни стало вернуть расположение друга. Когда его окликнули со спины, он уже порядочно наглотался пыли, а одежда прилипла к взмокшему от быстрого бега телу.
-Спешишь куда-то?- Жан стоял в полутора милях от своей добычи и не торопясь сусолил пальцами подобранный по дороге бычок.- Оливер, детка, как же долго я ждал этой встречи!
Кинуться на утёк, значило выставить себя на посмешище в очередной раз, да и к тому же все пути к отступлению были отрезаны, а единственное убежище – бухта – в одночасье стало запретной территорией. Привести туда Жана со всей его сворой означало поставить под удар Ариэля, что было не только подло, но и кощунственно, да и просто неприемлемо для любящего человека, так что юноша тут же обернулся с полной готовностью отразить первый удар, или же принять его с достоинством, если дать отпор не удастся.
-Откуда такая прыть?- Дебошир плавно покачивался из стороны в сторону, обдувая лицо Оливера сигаретным дымом.- Не так быстро,- Жан указал за сжатую в кулак ладонь юноши и ехидно улыбнулся.- Я хочу насладиться каждым мгновением как следует, а ты торопишь события.
-Для тебя драка – это искусство?- Подросток дерзко шагнул вперёд, но сразу же был остановлен и впечатан в бугристую скалу, отчего его позвоночник искривился, если и вовсе не сломился в тех местах, где острые выступы особенно выпирали вперёд. Оливер поморщился, но боль претерпел. Теперь он находился под прессом крепкой руки, и высвободиться из этой западни уже не представлялось возможным, единственное, на что ещё был способен юноша, это не отводить глаз от обидчика, тем самым внушая ему, что морально победить ему его не удастся, сколь бы значителен не был перевес вражеских сил.
-Я разукрашиваю мордашки,- уже без тени былой наигранности, сказал Жан, прижавшись к юноше всем телом. Его чёрные, как смоль, волосы подчинялись любому дуновению ветра и непрерывно метались по сжатым от напряжения скулам курчавящимися кончиками. Тонкие алые губы застыли так, будто выпускали наружу томный вздох, и отказывались смыкаться в один красный зигзаг ухмылки. Жан что-то чувствовал и был этим огорошен, как если бы ему привиделся кошмар или снизошло озарение. Ровные бровки поползли вверх, затем резко опустились, образовав галку из двух тёмных отрезков. На смуглых щеках проступил румянец, и Оливер было подумал, что это знак смущения, но в ту же секунду семижильный кулак заехал ему прямо в челюсть. Краска, заштриховавшая медную кожу противника, оказалась всего-навсего сиропом глумливой ненависти, брызнувшей в кровь бунтаря. Жан, точно кречет или гюрза, вился вокруг Оливера, нападая со всех сторон, отвешивая ему тумаки, без разбора тыкая в бока, даже осаждая пощёчинами, не свойственными потасовкам между мальчишками. Он был вне себя от бешенства, и эта злоба облагораживала его, придавала мимике грозную живость, а главное – срывала с красивого лица плёвые маски самолюбия и ханжества, без спроса оголяя слабости бойца, его неуравновешенность и мнимость, этот вздорный страх оказаться на месте жертвы, утратив положение насильника. Истощая бучей ровесника, Жан пытался защитить себя от подобной участи. Только сейчас Оливер заприметил этот вредоносный чирей, воспалившийся на корке подсознания у, казалось бы ничем не пробиваемого на публике, среди толпы сверстников, юноши. В карих, едва ли не орлиных глазах сверкал огранённый испуг, отливая в зрачках каждым из своих рёбер поочерёдно. Оливер уже не мог сопротивляться, от слишком частых ударов он перестал ощущать боль, зато симпатичное личико дикаря, искажённое боязливой гримасой, вызывало в нём прилив сострадания. Жан хорошенько влепил подростку кулаком по рту, рассеча обе губы, и обтёр багровую кровь о штаны, боязливо глянув на замаранные руки.
-Ты не такой,- шепнул Оливер ему на ухо, на что главарь шайки недовольно тыкнул его в грудь, горкнув заткнуться.
-Что здесь за поножовщина?!- Голос Ренье спасительной микстурой потёк по жилам племянника, и он позволил себе опуститься на землю, пока Жан со своей трусливой свитой драл ноги.

---

Глава шестая(автор плакал вместе с героями)

Он оказался скользким и холодным на ощупь, что несколько озадачило юношу, и к тому же он словно дышал прямо в его руках, точно и без остатка отдавался каждому прикосновению, будто пытался слиться с тёплой человеческой ладонью, пустившись в мешкотный, плавный танце. Отлучив руку от необъемлемого придатка, Оливер потёр ею о бедро, стараясь избавиться от оставшейся на пальцах слизи, впрочем, эта прозрачная жидкость к коже не приставала и легко смывалась водой, которой здесь было предостаточно. Последнее, что успел разглядеть подросток, прежде чем вынырнуть на поверхность и сделать такой долгожданный глоток свежего воздуха, это крошечные плавнички, пробивающиеся с обоих боков. Они напоминали миниатюрные трезубцы, прорвавшие прочный хитиновый покров. Ариэль же всё это время неотступно следил за Оливером, за каждым его движением и взглядом, и изо всех сил тужась разгадать, какое же впечатление оставило в сознании человека его уродливое, как он полагал, продолжение.
-У тебя что же плавники режутся?- воодушевлённо поинтересовался Оливер, как только восстановилось дыхание.
-Как рыба я ещё слишком молод, моё тело развивается и плавники - одна из необходимых метаморфоз, что же касается меня - человека, то тут биологический возраст опережает мой истинный.- Детские щёки Ариэля припудрил розовый тальк смущения.
-Мелочь пузатая,- раззадорил Оливер мальчика.- А я ещё и о таких глубокомысленных вещах, как готовка тостов, с тобой заговаривал, этакий ты салобон!- После этих слов последовал смачный шлепок плавника по голой заднице Оливера, юноша не успел опомниться и разобраться в случившемся, а Ариэль, хохоча до коликов в животе, уже наблюдал за ним с безопасного расстояния.
День промчался незаметно, как скоростной поезд по только что сконструированным рельсам, и теперь подходил к концу, солнце уверенно скатывалось к кромке моря, за горизонт, как бы опускаясь в специально предназначенный для этого карман, а мальчики никак не могли вылезти из воды. Ариэль прекрасно себя чувствовал в море, баловался, как последний шалопай, и во всю пользовался своим преимуществом, выруливая этим громадным хвостом всё новые пассажи, в то время как губы Оливера уже посинели, а в мышцах не осталось ни капли прежних сил, от долгого плаванья они превратились в шмотки вяленого мяса.
-Прошу тебя, давай выйдем на берег,- взмолился юноша, у него уже давно голова шла кругом от изобретательных трюков друга, и, кажется, он напрочь утратил способность воспринимать что-либо всерьёз, эти крутые виражи, что с лёгкостью пушинки осваивал Ариэль, превратились в нескончаемую череду всплесков и обдающих его со спины волн. Когда мальчик, подражая послушному чаду, обвился около Оливера, не туго стянув ноги хвостом, чтобы закрепиться, юноша подхватил его на руки, под водой эта шестидесяти килограммовая туша ничего не весила, и направился к жёлтому, как спелая дыня, островку суши.
По небу проносились стаи лебедей, именно в этих птиц превратились лиловые облака, вспученной массой нависшие над скалами, папоротниками и посёлочными домами. В остальном же небо походило на натянутую с обоих концов клеёнку, по которой стекала голубая гуашь, смешивалась с хной красноватого солнечного всполоха, становилась зеленой, а затем и пепельно-оранжевой, будто под конец кто-то ляпнул на холст сажей. На берегу к отвесной скале жались кустики циперуса, и их трёхгранные стебли возносили к гаснущему светилу шапки обвислых листьев, закреплённых у сердцевины. В тени песок будто полинял и пропитался коричневой помесью умбры и более мягким и приятным глазу оттенку пастельной охры. Залежи этого самого песка хорошо сохранили тепло, но вместе с тем уже не обжигали. Оливер со всей возможной бережностью опустил Ариэля на землю и, облегчённо выдохнув, навис над мальчиком, изучая его дымчатые локоны: где-то позолоченные волоски налипли на лоб, где-то обрамили гладкие скулы. В уголках раскрытых губ собралась чистая слюна, как та, что пузыриться во рту проголодавшегося человека, учуявшего наваристый аромат бульона из раскрытых ставен трактира.
-Я люблю тебя, чудо природы, лучшее её творение. Ты отпрыск тихой стихии,- прошептал Оливер, прижавшись щекой к щеке мальчика, тот встревожено приподнялся на локтях.
-Любишь? Но что это? Впрочем, что бы там ни было, я не хотел, я не нарочно, это всё моя неосмотрительность и неусидчивость, только не нужно держать на меня зла,- забормотал Ариэль, его глаза перебегали по лицу юноши парой нагноившихся болью огоньков.
-Тише,- Оливер придержал голову мальчика и тот прижался лопатками к песку, с трудом глотая жаркий воздух.- Любить не значит оскорблять или лопаться от злобы, нет… Любить, значит… Как же сложно объяснить такое.- Он потёр тыльной стороной ладони у виска, собираясь с мыслями.- Твоя жизни дороже мне собственного благополучия, не будь тебя, мне не было бы пристанища на всём белом свете, потому что моё место рядом с тобой, так близко, как нахожусь я сейчас. Желать тебя, видеть тебя и одним этим быть сытым и обогретым, вот что такое любить.
-Получается, я тоже тебя люблю?- Оливер мягко рассмеялся, ему хотелось сгрести мальчика в охапку и больше никогда-никогда не отнимать от себя. В носу защипало от прохладной сырости, испаряемой мокрыми волосами Ариэля, его душистой бледной кожей. Хрупкое тельце примкнуло к нему, опоясав собой каждый дюйм юношеского организма, и, казалось, ещё немного, и они растворятся друг в друге, кубарем полетят в омут удовольствия и взаимного обожания.
Тонкие жаберные щели стали подсыхать, располагались они по правую и левую сторону от рёберных дуг и, когда смачивать их было нечему, они грубели, превращаясь в бардовые швы. По три выпуклых строчки пролегали с обеих сторон, нарывали и постоянно мокрили. Оливер незаметно провёл по ним пальцами, ощутив внутренний прилив горечи от того, какими чёрствыми они оказались. Сколько должно быть страданий причиняет он мальчику своей эгоистичной жаждой не только лицезреть его на расстоянии, но и обонять, и трогать, и касаться.
Юноша вспарывал песок ногтями, осыпая Ариэля градом поцелуев, едва ли не обрушиваясь на него всем телом. Мальчик что-то невнятно шептал, блаженно извиваясь под его грудью, елозя между его ног, заключённый в такую приятную ловушку, глотал слова целиком, давился ими, а потом вновь раскрывал рот, чтобы выпустить на волю несмелые стоны. Наконец Оливер добрался до пухлых губ, будто напичканных доспелой мякотью неведомых плодов из райского сада, и, прильнув к ним, тут же ощутил сокрушительную слабость, его плоть млела, онемев от возбуждения и пыла. Ариэль с готовностью ответил на поцелуй друга, его облюбованное и всячески обласканное тело грезило об этом лобзании ничуть не меньше, но стоило ему углубиться, как Оливер вскрикнул, не столько от боли, сколько от неожиданности. Юноша сплюнул на песок разжиженную слюной кровь, и приложил к прокушенной губе лист подорожника, как всегда делал в детстве, разбив об асфальт или каменистую подстилку, колени. Немалая ранка поперёк рта начала изрядно саднить.
-Ничего страшного,- отмахнулся Оливер, но Ариэля это не убедило, он постарался отползти от юноши к воде и никак не мог прийти в себя.
-Разве ты не видишь!- Впервые за всё время он повысил на юношу голос, он почти что кричал.- Я – чудовище!- Оливе хотел было что-то возразить, ошарашенный таким неуместным заявлением, но Ариэль ему этого сделать не позволил. Он впал в настоящую истерику и отказывался внимать бесполезным утешениям друга, а когда тот собрался подойти к нему в плотную, дабы настоятельно разуверить его в обратном своим бесстрашием, мальчик зашипел так язвительно и свирепо, как только мог. Оливера это, само собой, насторожило, и он остановился на полпути как вкопанный.
-Я хищник, животное со звериным оскалом!- Не унимался Ариэль, ползком пятясь назад.- Я ничем не отличаюсь от кровожадных акул, и пришло время это признать! Находясь рядом со мной, ты рискуешь, потому что я иной, не такой, как ты, я – хуже, гораздо хуже! Ты – моя пища, а я – угроза твоей жизни, твоему здоровью! Разве это не глупо, подвергать себя опасности ради такого монстра, как я?!
-Ариэль, угомонись! Это всего ли трещинка на губе!- выпалил Оливер, ощущая, как подкашиваются его собственные ноги.
-Вот именно! Не приходи больше сюда, не смей!- Из глаз у мальчика брызнули слёзы, целый шквал, по своей консистенции и чистоте они напоминали живицу, стекающую по стволу порезанного хвойного дерева, и не секунды больше не медля он кинулся в море. Оно подхватило его окрылёнными лепестками волн и унесло прочь, оставив Оливера один на один со сдавленными воплями отчаянья.

---

Глава шестая(начало)

Ариэль поспешил подплыть к самому берегу, так что его продолговатый хвост уже кое-где отчётливо проглядывался сквозь прозрачную, ничуть не засоренную илом воду.
-Оставайся на месте,- запротестовал Оливер.- Сегодня я хочу побыть твоим гостем, если позволишь,- он вопросительно посмотрел на друга, который на данный момент являлся скорее земноводным существом, амфибией, чем человеком.
-Я не вправе запретить тебе, но предупредить должен,- Ариэль вздохнул и, помусолив взглядом кисти собственных рук, невнятно предостерёг Оливера.
-Тебе может это не понравится, показаться омерзительным и чуждым глазу, но не я, а природа выбрала мне подобную оболочку, избавляться от которой я научился лишь на смехотворно малый срок, и то в угоду тебе. Прежде моя личина не представлялась обузой, но сейчас появился ты,- мальчик надавил на последнее слово,- и мне не возможно не думать, что моё продолжение отравит твои чувства, навсегда лишит счастья видеться с тобой.- Ариэль виновато посмотрел на друга, тот в глубоком трансе сложил руки на груди и вытянулся по стойке смирно, будто бравый войн, ожидающий нашествия вражеских войск с морского дна, но подготовленный и оттого спокойный.
-Так значит видеться со мной ходит у тебя за счастье?- заключил Оливер, любовно посмотрев на мальчика.- Неужто ты всерьёз опасаешься выглядеть гадко в моих глазах? Ты ещё так неразборчив в человеческих предпочтениях!- с видом знатока воскликнул юноша, от переизбытка эмоции он даже всплеснул руками, что случалось крайне редко.- Я не самолюбив, я не нуждаюсь в красоте и идиллии, мне не пристало привередничать, понимаешь, о чём я? Я прикипел душой не к одному из твоих обликов, избранному мною, более мне привычному, но к каждой твоей наружности! Теперь будь ты сатиром или чем ещё похлещи, это слишком ничтожный предлог, для того чтобы мои чувства к тебе дали слабину!- Оливер присел на корточки, чтобы быть одного уровня с мальчиком. Ариэль хорошенько всё обдумал, слова друга затянули скважины самобичевания, и дал добро.
-Теперь отплыви подальше, чтобы расчистить проход в воду мне.- Попросил Оливер, он боялся нечаянно затронуть друга, прежде чем тот сам разрешит к себе прикоснуться.
Вода была тёплая, пригодная для купания, и юноша почти сразу окунулся с головой, каким-то из своих действий рассмешив Ариэля. Мальчик крутился неподалёку, пуская по воде круги в виде вытянутых обручей, и вёл себя куда увереннее, чем если бы тоже самое происходило на суше. Оливер сразу догадался, что Ариэль чувствует себя здесь, среди мельтешащих между ног косяков рыб и упругих водорослей, щекочущих голени, куда комфортнее, нежели на берегу, сидя с ним в обнимку, и эту правду нельзя было истолковать иначе или же обидеться на неё. Дом его друга выглядел именно так, именно такой была его среда обитания, и никакие обстоятельства не способны были бы навсегда вырвать Ариэля из его родной стихии, как никогда бы Оливер не приспособился к образу жизни вне стен родительского коттеджа, хотя бы уже потому, что физиологически не мог дышать под водой достаточно для этого долго. Юноша ощутил, как пустой желудок внутри связали морским узлом, а в глаза напустили мелкой, противной пыли, так что он чуть не расплакался.
-Я бы хотел приблизиться ещё, но боюсь тебя случайно ударить,- не заметив застеклявшихся от слёз глаз Оливера, сказал Ариэль.- Будучи на поверхности, мне сложно просчитывать свои манёвры под водой, так чтобы оградить тебя он нежелательных пинков. Всё это происходит непроизвольно, я балансирую и не знаю, куда в следующий раз придётся хлопок моего плавника.
Ни слова больше не говоря, Оливер ушёл под воду. До дна он не доставал, а потому приходилось непрерывно лавировать, чтобы оставаться на плову. Через четверть минуты к нему присоединился и Ариэль, теперь они оба незначительно исказились в мутной толще воды. Пока глаза привыкали к тусклому свету и серо-голубой пелене, приклеившейся к радужке, юноша изучал пустоты в рифах, заполненные скелетами иглокожих, раковинами моллюсков и известняковым песком. Необъятная морская долина была изрыта глубоководными желобами, впрочем, местами они сменялись на расселины или хребты, обнесённые живой изгородью мхов, перегноя и мидии. Несколько колоний бурых водорослей прижились на грунтовой пустоши и постепенно стали превращаться в густую массу длинных, произвольно колышущихся красных прядей.
Только после того, как блёклое пространство вновь приобрело былую яркость, а предметы - очертания, подросток позволил себе взглянуть на примостившегося рядом друга. Увиденное его не испугало, если не сказать, что порадовало и в какой-то мере устроило. Неоднократно виденное им туловище без шрамов, рубцов, либо других вычурных границ срасталось с вальковатым хвостом, мощным, обтекаемым, но уместным. Полученное в итоге тело смотрелось единым целым, безукоризненно выкроенным или же мастерски слепленным. Но всё же сильный, мясистый хвост привлекал внимание юноши гораздо больше любой другой части тела, что было вполне естественно, и Оливер уже не мог совладать со своим любопытством, с этой фанатичной и нелепой страстью к познанию чего-то непознаваемого, о приоре не поддающегося изучению или же здравой оценке. Он желал не только видеть эту удлинённую и гибкую, как растопленная глина, конечность, но трогать её, даже пробовать на вкус. Дробная ромбовидная чешуя, подчиняясь какой-то особой симметрии, обматывала этот хвост сверху донизу, и только плавки пропускали, а не отражали, подобно скользкому покрову, свет, будучи обтянутыми тонкой кожицей. К своему удивлению, Оливер различил под тугой оболочкой крепкие, натянутые точно жгуты, жилы, обвивающие плоть изнутри, и они пульсировали, как вены на его собственных запястьях. Эта часть организма не существовала отдельно, но имела свои дополнительные источники питания.
Юноша подплыл ещё чуть ближе и Ариэль от неожиданности метнулся в сторону, спонтанно махнув растянутым во всю ширь плавником. Один из концов этого расплющенного органа задел лодыжку Оливера, и подросток ощутил ни с чем не сравнимую дрожь, пронзившую всё его тело магнитным потоком. Выпустив ещё немного кислорода наружу, юноша повторил попытку, но на сей раз Ариэлю удалось обуздать заложенные в основу его существа рефлексы, и он остался неподвижен, даже когда ладонь Оливера легла поверх трепыхающегося в предвкушении касания хвоста.

---

Гелава пятая(конец)

-Ариэль,- шёпотом позвал его Оливер, юноша прекрасно знал, что о его прибытии мальчику уже давно было известно, но всё же позволил себе эту ничтожную слабость. «Ариэль». Отнюдь не мирское, а скорее небесное имя до отказа заполнило его рот, как тёплая вода до краёв переполняет ванну, приготовленную для купания замёрзшего человека.
-Началось летнее солнцестояние,- сообщил мальчик, обхватив руками колени. Он по-прежнему настаивал на сокральности своего перевоплощения, и Оливер видел его либо по пояс погружённым в воду, либо полностью принявшим человеческий облик. Теперь он сидел неподалёку от юноши, теребя заклёпку поношенных бридж, тех самых, что пожертвовал ему подросток, затратив немало сил и терпения, прежде чем Ариэль самостоятельно научился справляться с одёжкой и перестал совать обе ноги в одну штанину.- Сейчас солнце так же далеко от горизонта, как север далёк от запада.
-Это должно быть не только знание, ты порами ощущаешь растянутость светового дня, это сказывается и на твоём самочувствии, не так ли?- Оливер зарылся ступнями в обжигающий песок и блаженно закрыл глаза. Солнечные лучи, сегодня непривычной цилиндрической формы, пятнистой лапой накрыли ему лицо. В ушах шумело море, и юноше даже показалось, что он слышит трение бортов деревянных лодок о прибрежные булыжники, опоясанные натянутыми канатами, которые были призваны удерживать эти самые лодки на мели.
-Когда солнце в зените вода плохо прогревается, в такие дни мне не достаёт тепла, но если лечь плашмя на песок, можно прогреться до самых косточек.- Оливер, не открывая глаз, улыбнулся. Эта затея пришлась ему по душе.
-Ты помеченный.- Юноша ощутил, как не мозоленные подушечки пальцев прошлись по его щеке, образуя подобие листов лавра идеальной формы. Он приоткрыл веки и встретился взглядом с поджатыми губами мальчика, затем проследил за его подбородком и снова вернулся к глазам, те увлечённо, дюйм за дюймом, осматривали его щёки и лоб.- Исцелованный Латоной.
-Кем? За что исцелованный?- снисходительно поинтересовался Оливер.
-Богиней солнца – Латоной,- не отвлекаясь от своего визуального расследования, разъяснил мальчик.
-С чего бы ей меня целовать, дурачок?
-Твои веснушки – это отпечаток её губ, уж я-то знаю!
-Боже мой! Ариэль! Что за девчачьи уловки?! Где ты только понабрался таких романтизмов? Ты же не барышня какая!- горячо возразил Оливер, безболезненно пихнув друга в бок. Ариэль мигом сгруппировался, будто уклоняясь от взмаха палицы, но, поняв, что ни вреда, ни увечий Оливер ему причинять не собирается, тут же упёрся ладонью ему в плечо, как бы отвечая тем самым на удар. Юноша даже ради приличия не сдвинулся с места и только несдержанно рассмеялся над этой неудавшейся попыткой отомстить. Ариэль с минуту озадаченно смотрел на друга, тот никак не мог совладать со своим весельем и совсем не обращал внимания на его замешательство, а затем прытко нагнулся к нему и, как слепой котёнок, ещё не успевший прозреть, но уже неосознанно тянущийся к желаемому, ткнулся губами в уголок раскрытых и немного влажных губ Оливера. Подросток ещё хихикнул раза два по инерции и замолк. Он сосредоточенно смотрел на Ариэля и от такого пытливого, цепкого взгляда мальчик зарделся, покраснел, как только что опылённый мак.
-Зачем ты это сделал?- с какой-то неуравновешенной серьёзностью спросил Оливер. Он сам не знал, какой ответ способен был бы его удовлетворить.
-Извини.- Ариэль совсем сник, как чахлое растение, выставленное в самую стужу на веранду. Разве мог он верно истолковать то нетерпеливое чувство, что побудило его перейти все возможные границы дозволенного? Он был уверен, что если не насолил своему другу, то уж точно обидел его.
-Не извиняйся,- ласково попросил юноша и приложился губами к холодному лбу Ариэля, мальчик вздрогнул, но потом его плечи медленно опустились, будто с тоненькой шеи сняли чугунный воротник.- Скорее давай сюда ноги, ещё немного, и ты сможешь чувствовать их от и до, даже стоять на них без опоры, самостоятельно.- Оливер стал растирать бархатные стопы с заметно искривленным лекалом подошв. Такой целебный массаж способствовал притоку питательной крови к этим синюшным, отчасти омертвелым ножкам, изначально лишённым присущей людям чувствительности. Мальчик рассеянно следил за однообразными движениями несколько шершавых пальцев и ощущал лёгкое покалывание в пятках, словно швейная игла одновременно впивалась под кожу и сбоку, и спереди, и сзади.
Вернувшись домой, Оливер наткнулся на бдительную мать, та ничем не могла замаскировать льющегося через край любопытства. Она поспешила усадить сына на софу и задобрила домашней выпечкой, после чего приступила к допросу. Поначалу этот неизбежный разговор давался юноше крайне тяжело, он нервно почёсывал затылок, ёрзал и часто отвлекался от беседы, выводя из себя мать.
-Нужно чистить ногти каждый день, чтобы не дай бог, девочка не решила, будто ты нечистоплотен и не в состоянии привести себя в порядок.- Оливеру показалось, что он начал выдыхать клубы пара. Наконец Нинель заметила негодование сына и уступчиво проговорила:
-Ну, будет тебе так злиться, расскажи лучше, какова она из себя?- Мать явно не собиралась сворачивать и без того затянувшийся диалог, она лишь поудобней устроилась в кресле и жестами прогнала заглянувшего в комнату отца, прежде чем Оливер успел воспользоваться этой возможностью улизнуть.
-Как тебе сказать…- Кто-то посторонний в голове у Оливера беспорядочно жонглировал мыслями, отчего связать их в логическую цепочку не получалось. Подросток в отчаянье потёр лоб, как если бы решил таким образом извлечь из бурлящих мозгов искорку здравого озарения, и вскоре это озарение огрело его по темечку обухом.- Миловидная,- уверенно начал он, перейдя в наступление.- С правильными чертами. Волосы ни короткие, ни длинный – до плеч. Светлые, как град или снег, забавно вьются от влаги, быстро сохнут на солнце и никогда не путаются. Не было ни разу, чтобы сердилась, гневалась, впадала в ревнивое безумство. Таким, как она, это чуждо. Зато в её ладонях столько нежности и огня, что хватило бы растопить ледник, честное слово. А когда она улыбается, на щеках появляются ямочки, самые настоящие, и я понимаю, что любил её недостаточно, что нежно любить ещё больше. Что это за чувство! Глаза зелёные, ни на что не похожие, их описать нельзя. Знаю только, что это нарвана и даже целомудренному ангелу целой вечности не хватит, чтобы постичь их доброту и бескорыстность. Иногда мне кажется, что она соткана из воздуха и неземного света и вот-вот растворится, стоит мне коснуться её розовой кожи, и тогда я больно прикусываю себе язык, чтобы только не думать об этом.- Оливер выдохнул окисленный горячкой воздух и удручённо посмотрел на мать. Нинель мотнула головой, мол, свободен, и, как показалось сыну, направилась на кухню, чтобы хлебнуть валерьянки.
Юноша тем временем заперся в своей комнате и обессилено повалился на кровать. Гладкие простыни скатались под его трепещущим телом, а в змеевидные складки хлопка забился песок от немытых ног. За окном высоко посаженная луна, повреждённая ляпсусами серых кратеров, причудливо мигала своим, обёрнутым серебристой мембраной, оком. Свежий ночной ветер отдавал солоноватым привкусом моря и от сопряжения с ним люстриновые шторы приходили в завораживающее движение. Ничем не перебиваемый запах друга покоился в его воспалённом сознании, плотно прилегал к туловищу, обжигал и мучил. Оливер заложил руки за голову, зажмурил глаза и изо всех сил постарался уснуть. Ариэль целовал его, но уже не только в губы, он размазывал свой тягучий, возбуждающий поцелуй по его груди, предплечьям, торсу… Что-то заныло, застонало внизу живота, требуя к себе внимания, и мальчику ничего не оставалось, как коснуться припухшей плоти меж разведённых ног и обласкать её, насколько позволяло ему это сделать воспитание и опыт. Он то поглаживал налитый не то первым семенем, не то кровью орган, то с силой сжимал его, будто рассчитывал задушить неотъемлемою часть себя, но робость и страх брали верх, так что его рука с прежним упоением ласкала раздутый член, пока по раскрасневшимся от частого трения бёдрам не потёк белый липкий сок, испачкавший как простынь, так и покрывало.

---

Глава пятая(начало)

Глава пятая.
Скромный рассвет отобразился неясным розоватым налётом на чисто вымытых стёклах в столовой. Тишина, подобно ленивому животному, неподвижной массой растянулась вдоль стен прихожей и таким же застоявшимся сгустком сонного дурмана растеклась по периметру трапезной. Оливер равнодушно перекатывал по тарелке оливки, сгоняя продолговатые шарики то к одному её краю, то к другому, в то время как Нинель сверлила сына любопытным взглядом. Рыжие волосы спутанными клочьями облепили ровный лоб мальчика, а аккуратные брови картинно хмурились к переносице, напуская на скулы и веки изобретательный зигзаг глубокой задумчивости.
-Чем планируешь сегодня заняться?- Своим голосом Нинель спугнула воцарившееся безмолвие и оно, точно безмозглое насекомое, в спешке покинуло дом.
-Пойду, прогуляюсь,- неуверенно ответил Оливер, ещё ниже склонившись над тарелкой.
-Так я и думала,- с неопределённой интонацией отозвалась женщина.- Вот уже прошло две недели, как ты безвылазно пропадаешь вне стен этого дома, уходишь, а точнее сбегаешь, раньше, чем я успеваю накрыть на стол завтрак, а возвращаешься лишь под вечер, когда я в ночной сорочке расправляю постель. Ты сам-то не находить в этом ничего предрассудительного, даже странного?- мать навалилась на спинку стула, пристально посмотрев на юношу, тот отложил столовый прибор в сторону и спрятал руки под столом, грудью навалившись на столешницу.- Лето манит своей не обременённостью, подобающим купанию климатом, обилием развлечений, красивыми нарядами, соломенными шляпами, распущенными волосами.- Оливер глуповато посмотрел на мать, та явно отошла от темы, углубившись в воспоминания беззаботной юности своей эпохи, никак не связанной с реалиями нынешнего поколения.- Одним словом, как её имя?- неожиданно заключила Нинель, переведя на сына окуренный мечтательностью взгляд.
-Чьё имя?- помедлив, уточнил юноша. Его горло сдавил жуткий спазм, а руки похолодели, будто насильно опущенные в прорубь.
-Твоей возлюбленной или подружки, как у вас принято говорить.- Женщина выпрямилась и тяжело вздохнула, давая тем самым понять, что не собирается идти на поводу у сына, который своей надуманной наивностью старается сбить её с верно обозначенного материнским чутьём курса.- Ведь этой с ней ты провидишь дни на пролёт, лишая родную мать счастья лицезреть собственного сына не только крепко спящим, но и бодрствующим, ведь твоя рассеянность и несобранность только результат девичьих чар, и это прекрасно. Ты взрослеешь, детка, и не нужно этого отрицать, ведь нет ничего более естественного, чем первая влюблённость, самое светлое в жизни человека чувство, так не стоит его скрывать, будто преступную улику.- Оливер в полной растерянности смотрел на мать, та приосанилась и вытянулась, будто приготовившись для долгой и обстоятельной беседы. Впервые мальчик заметил во взгляде зрелой женщины столько неразумного лукавства и обаяния, раз и навсегда уяснив, что противоположный пол, вне зависимости от возраста и положения, падок на любовные истории, и этот неравный бой ему ещё предстоит выдержать во чтобы то ни стало, ведь на кану стояли его с Ариэлем свидания, пожертвовать которыми он не мог, а потому нужно было лгать. Прежде упражняться в коверканье истины подростку не доводилось, и сейчас он лихорадочно скатывал в мозгу объёмные сахарные оправдания, призванные уважить своей не правдоподобной сладостью мать.
-Сабрина,- превознемогая бурю внутреннего протеста, выдавил Оливер. Это имя было первое, что пришло ему на ум. Имя неказистой одноклассницы, с которой он однажды поцеловался в раздевалке, случайно оставшись наедине. Конечно, никто из них не ожидал, каким не простым это окажется занятием, а потому, так и не приладив как следует губы к губам стеснительной девочки, Оливер, подобно нашкодившему школяру, сбежал от своей партнёрши, весь красный и потный от нахлынувших чувств. После они старательно избегали друг друга, а мальчик так и не смог избавиться от кислых плодов трусости, так некстати отравивших его зародышевое либидо на пороге отрочества.
-Расскажи всё по порядку.- Оливеру показалось, что в теле матери зажглась лампа, если не целый маяк, и её кожа засветилась изнутри жаждой познания. Нужно было рвать когти, пока эта хитроумная ловушка не поглотила его целиком, потрепав каждый нерв в отдельности.
-Как-нибудь в другой раз,- буркнул подросток, соскочив со стула, тот, как ему показалось, превратился в накалённую до предела электрическую плитку, здорово обжигающую ягодицы.
Нинель нехотя уступила сыну, и Оливер галопам помчался к велосипеду, проклиная всё на свете. Теперь придётся весь день посвятить выдумке различных интригующих и в тоже время достаточно примитивных сюжетов, которыми можно было бы снабдить свой рассказ, а так же составить список потребных и не слишком уж засаленных временем и языками по уши влюблённых типов прилагательных на тот случай, если потребуется описать внешность или, что ещё хуже, характер Сабрины, будь она не ладна.
До бухты Сан-Сальвадор Оливер добрался в два счёта, досконально изученный маршрут позволял ему на добрую милю срезать общепринятый путь, а безукоризненное знание превратностей дороги беспрепятственно вписываться в повороты и вовремя огибать помехи в виде камней и деревьев.
Мальчик прислонился щекой к пропахшей мхом и водорослями скале, задержавшись под каменным сводом арки и издали любуясь на резвящегося в море друга. Тот выныривал из воды, будто подброшенный вверх мускулистыми руками великана, изгибался в полёте, точно легкоплавкий прутик или эластичный тростниковый ствол, и проваливался в морскую бездну, как в промасленную воронку для слива. Когда Ариэль читался дугообразным силуэтом на фоне бронзового неба, его крупный хвост начинал ослепительно переливаться, напоминая декоративный чехол или же необычную деталь одежды, сплошь усеянную драгоценными камнями преимущественно серых и зелёных оттенков. Он, точно минога, инкрустированная изумрудами и сапфирами, без труда закручивался в воздухе спиралью, будто лишённый земного притяжения объект, а затем, улучив момент, кардинально менял вектор направления, вытянутой струной уходя на самое дно.

---

Примитивное эсс

Ангельский союз.
«Если вы родились без крыльев,
не мешайте им расти»
Коко Шанель.
Эдемон прогуливался по райскому саду, всеми порами вдыхая зной июльского полдня. Молодые, едва народившиеся, пёрышки кокетливо щекотали его нежную кожу меж сведённых под тяжестью мощных крыльев лопаток. Юноша заворожено оглядывался вокруг, иногда отталкивался от сырой после обильного дождя травы и двумя взмахами раскидистых крыльев преодолевал расстояние в четыре сажени зараз. То был ангел, наиболее близкий к людям посланник Бога, призванный наставлять невежд на путь истинный и призывать верующих к добродетели. Он не был небесным учителем, чьи проповеди становились высшим уроком святости для всего человечества, коими являлись архангелы, и далёк был от чинов шестикрылых серафимов и четырёхликих херувимов, которые пламенели любовью к Всевышнему и обладали даром благочестивого побуждения, они созданы были обращать атеистов в веру. Но, несмотря на свой незавидный иерархический статус, этот агнец, девственный и безгрешный, ничуть не меньше рдел за божескую чудотворность. Каждое утро юноша начинал с молитвы в ряду таких же, окроплённых господней благодатью, ангелов, а вечером возносил своему единственному Отцу низкий поклон в знак признательности и хвалебную речь, истоком которой являлось его светлое сердце. Сейчас же ангел прохаживался по саду, в полной мере наслаждаясь свыше ниспосланной красотой Эдема.
Юноша склонился всем телом над округлой клумбой, скрыв своей громадной, нечеловеческой тенью зрелые и пышные пионы от солнечного света. Цветы представляли собой вязанку налитых лиловым соком бутонов, каждый лепесток которых был аккуратно окаймлён дымчато-розовой бахромой. Эдемон припал бледной щекой к распрекрасному соцветию и чуть не потерял равновесие от вдарившего в голову аромата. Он смело и безбоязненно рассмеялся, стирая с обескровленного лица медовую пыльцу и пробуя её кончиком языка на вкус. Со стороны Эдемон, как и прочие ангелы, обитавшие в этих элизийских селениях под покровом божиим, напоминал ожившую статую правильной пропорции, только гипс не сковывал его мышц, а грудь вынашивала, словно материнское лоно, чистую и не замаранную в богохульстве душу.
Теперь же ангел в очередной раз припал на колени перед суринамской вишней и, отогнув дугообразно свисающие ветви, дотянулся до спелой бордовой ягоды, которую тут же отправил в рот. От кислоты плода юноша непроизвольно поморщился, а его анемичные губы тут же окропила красная мякоть. Затем он босой поступью достиг миндального дерева, расположенного всего лишь в шести футах от вишни, и сладостно ахнул, когда, согбившись, спрятался под его богато украшенной мелким цветком кроной. Крылья ангела были неприметно сложены за спиной в знак послушания. Эдемон неподвижно сидел в тени кустарника, поза была для него неудобна, громадные оперённые конечности доставляли массу хлопот, но всё же приемлема. Он наслаждался видом спадающих со стен Пантеона лиан, с каждого узла которой свисали воздушные корни, зеленеющие на концах, из этих завязей к августу распустятся ванильные орхидеи, и от их душистого запаха уже не будет спасения ни одной живой твари, всё погрузится в сладостный дурман уходящего лета. И хотя всё вокруг юноши утопало в недоступной человеческому существу неге умиротворённости, душевного спокойствия и телесного комфорта, он всё чаще поглядывал на скрытые оливой врата, отрекаясь взором от немалых размеров храма, вобравшего в себя преподобную блажь божьих угодников. Под крупным, выложенным узорчатой мозаикой, сводом неспешно переходили из одного зала в другой как люди, облачённые в льненые одежды, так и архангелы, опоясанные набедренными повязками. Одни были нагружены свёртками пергамента, где каллиграфическим почерком цитировались основные заповеди, другие носили в Пантеон кувшины с родниковой водой, недостатка в которой здесь не было, третьи влачили по веранде крупные корзины, доверху наполненные цитрусовыми фруктами. Всё это была людская пища, боги же и их прислужники – ангелы, голода не испытывали, как незнакомо им было и чувство сытости. Эдемон равнодушно оглядел знакомую картину, все были при деле, для каждого имелось занятие по способностям, он же был ещё слишком юн и неопытен, чтобы со своими приятелями посещать земную обитель и вступать в контакт с людьми, сотканными из плоти и крови, иначе дышащими и видящими всё в другом, нежели он, ракурсе. А как же хотелось поскорее свести знакомство с человеком, одним видом своим и словом вытрясти из него всю негожую требуху и заслужить тем самым расположения Господа Бога. Ангел был так наивен, что желал жить в угоду Господу, не сознавая ещё, что сам просветитель живёт в угоду добра, а это чувство не требует ни жертв, ни подаяний, оно лишь нуждается в крепкой добродетели извне.
Старшие товарищи делились впечатлениями об увиденном на Земле и все как один сетовали на искажённость и скудность мирских нравов. «Они уподобляются похотям, идут на поводу не у души, но у тела»,- раздосадовано говорил Анафей, давний друг Эдемона, вернувшись с не богоугодной и погрязшей в разврате Земли. Всё это было любопытно юноше, особенно горячие речи священнослужителей о сладострастии и распутстве, это было ново и неизведанно, а потому влекло и манило, какой бы величины крылья не покоились на спине у юноши. И всё же стоило ангелу припасть к сандалиям своего Отца и приложиться губами к кисти Его руки, как мысли о беспутстве, подобно бесам, окуренным благовонием, выходили из него наружу, даруя взамен безграничную лёгкость бытия, за что он и был так признателен своему прародителю. Но сегодняшнее утро навлекло на него грозовую тучу досады, за то что он до сих пор не был удостоен права спуститься на ровне со всеми на Землю и пристыдить человеческое безнравие, дабы очистить растлённые непотребством души для воскрешения. Впервые юноша ощутил укол обиды и огорчения, внутри него как будто разросся терновый куст, а гремучие змеи сдушили ему горло. Ангелу хотелось взлететь выше Альп и замёрзнуть. Каждый раз, когда он обращался к Отцу с просьбой отпустить его на Землю, тот спокойно отвечал, что он слишком молод и несмышлён, так же как и вера его ещё чересчур поколебима и зиждется на одном лишь стремлении избегать греха, но каяться в нём, так же говорил прародитель, что следует обождать и не к чему торопить время, ведь ангельское бессмертие – лучшее лекарство от спешки. Но молодому и полному сил Эдемону, эти доводы казались безосновательны и туманны, вот почему он с таким вожделением заглядывался на заросшие лозой врата. Никто не посмел бы помешать ему покинуть рай, это деяние не было наказуемо, лишь бы полёт его был скрыт от человеческих глаз, но за ангелом прежде не водился интерес к потустороннему миру, миру за оградой его жилища, теперь же он захотел искупаться в независимости, не нарушая, конечно, при этом оговоренного запрета: не попадаться людям на глаза.
-Отец, ты должен выслушать меня немедля,- Эдемон ворвался в господские покрова, как дикие птицы бьются о прутья железной клетки. Своими неудержимыми крыльями он задел две полые вазы, возвышавшиеся на постаментах в виде древнегреческих колонн с капителью у основания, и обрушил их на голый пол, отчего звук разбитой керамики отразился целым оркестром от высоких гладких стен. Юноша был возбуждён и светлые волосы его небрежно разметались по статичному лбу. Кончики же длинных крыльев шаркали по полу, подобно ленивому прихожанину, скребущему подошвой старых башмаков о плиты.
-Я готов выслушать тебя, моё дитя, если ты примешь подобающую в обращении со мной манеру поведения.- Немолодой мужчинами со смуглыми острыми скулами выпрямился в полный рост и сделал шаг на встречу к ангелу. Всё его существо растворялось в мареве собственной чистой, как обработанный кристалл, ауры.
-Извини, Отец,- осёкся Эдемон, и прежде чем просить разрешения покинуть на время рай, собрал осколки поломанных ваз и сжал позади крылья так, что казалось, будто они навечно слиплись друг с другом.

Вот он уже парил чуть выше пористых облаков и крылья его были вольготно раскинуты по обе стороны от хорошо сложенного тела. На высоте ста футов от земли воздух крошился от любого прикосновения, как корка инея, а на белоснежных перьях начинал появляться бисер замороженной воды. Эдемон вдыхал глубоко, так что в носу и глотке начинало пощипывать. Он не видел ничего кроме лазурной дали и размазанных по небу пятен пастельных облаков. Его полёт был беспечен и свободен, никогда ещё не ощущал он столько напряжения в сухожилиях и мускулах, как сейчас. Вскоре, юноша завидел в миле от себя контур чёрной скалы и позволил воздушному течению самостоятельно донести его до этой диковинной возвышенности. Когда же неясные очертания приняли облик ангела с тёмными, будто измазанными мазутом или облитыми нефтью, крыльями, Эдемон замер на месте, только изредка сокрушая пространство кроткими взмахами, чтобы удержать на том же уровне, что был его нежданный встречный. В отличии от его собственного белоснежного оперения, перья люцифера блестели на солнце подобно драгоценному камню, соблазнительно и вызывающе. Падший ангел содрогался в рыданиях.
-Ты плачешь? Но разве ангелы имеют причины для слёз?!- обеспокоенно спросил Эдемон, с шумом опустившись на подстилку из плотных сгустков белого дыма. Он впервые так близко видел люцифера и теперь не знал, как себя вести с этим коварным предателем, изгнанным из райских садов, тем более тот имел прискорбный вид.
-Ангелы на подобии тебя – нет,- огрызнулся люцифер и размазал по щекам остатки марких слёз.- Я же навсегда лишён возможности избавиться от тяжкого бремени отлучника! Я обречён на страдания, как ты обречён на счастье и покровительство! У Христа за пазухой, божия кровинка,- презрительно фыркнул падший ангел. Он был ровесником Эдемона, только волосы отпускал до плеч и цвет они имели непотушенного угля. По красоте он не уступал ангелу, но помимо неоспоримых достоинств: гладкой, будто отутюженной, кожи, выразительных глаз, правда у люцифера были холодные серые глаза, заключённые в смоляной ободок ресниц, а глаза Эдемона сочетали все оттенки синего, вплоть до чистого ультрамарина; выносливого туловища и проворной пластики, люцифера выделяла умопомрачительная грация, а жилки на его шее пульсировали в такт биению сердца, делая его живым, даже плотским.
-Кого же ты винишь в этом? Разве не твоё осознанное предательство сгубило тебя, разве твои крылья сгнили не потому, что в пепел превратилась твоя душа?- изумлённо спросил Эдемон, укутавшись в оба крыла, как в пуховое покрывало.
-Ты слепец!- дерзко заявил падший ангел.- Я был рождён помеченным, с чёрным пятном на сгибе крыла и с годами оно росло, как рос я сам! В этом справедливость твоего Отца?! Я не могу исповедоваться, мне некому было отпустить грехи, потому что я был клеймён с первым вздохом и не найдётся ни одной живой души, что прикоснётся ко мне или разделит мои страдания, и виной тому Он!- выплюнул люцифер. Его губы напоминали два мраморных лепестка, и они то и дело кривились в надменной усмешке.
-Как твоё имя?- только и спросил Эдемон, ощущая, как проваливается в густую бездну.- Мне нужно знать твоё имя, что бы просить у Отца за тебя!
-Фарисей,- сухо и как бы нехотя отозвался юноша.

-Глупец,- преспокойно заявил Отец, развернувшись в пол оборота к мечущемуся по зале ангелу. Тот то взмывал к раздутому полукругом своду, то задевал широкими крыльями, превосходящими его рост без малого в два раза, стены и с них сыпалась штукатурка, то со злобы сметал со стола посуду, бесцеремонно разбрасывая её по полу.
-Что же это получается! Одни в ад, а вторые в рай, только потому, что Ты так порешил, только от того, что Ты так соблаговолил! Отрешённый от причастия, никогда не познает Господа! Так как же ему, в таком случае, познать тебя, если он изгой, если храм не приемлет кающихся, чьи крылья по завету самого Отца сожжены чернью?- не унимался Эдемон, всё лицо его горело пунцовой желчью.- Неужели я ошибался в тебе, отец?- с болью в голосе произнёс он и обессилено опустился на пол.
-Ты ещё будешь просить у меня прощения за столько унизительные речи. Неужто ты сомневаешься в искренности и праведности Творца? В моём совершенстве? Так вот будет тебе известно, что Фарисей – демон, какой бы личиной он не прикрывался, сколько бы сладостных комплементов не отпускал на твой счёт, он останется лукавым дьяволом! Твоему глазу доступны лишь добрые грани существа, он же от природы своей способен различать слабости, желании и прихоти, пользоваться ими и топить жертву в собственных пороках. Одумайся, Эдемон, пока не поздно! Прекрати водить в ним знакомство!- не дослушав, ангел штопором подлетел до потолка, а затем хитро вписался в сводчатую арку, оставив о себе на память целую горсть перьев разного размера.

Он спешил навестить Фарисея и поведать тому о своём намеренье разделить его горькую участь, ибо Отец его предал, разрешив страданию безвозмездно вселиться в новорожденную душу этого люцифера. Фарисей, ещё издали завидев белокрылого ангела, кинулся к нему, стараясь преградить путь и заключить в свои обширные объятия. Его тёмные крылья выглядели мощнее, чем крылья Эдемона, можно даже сказать, что они были громоздкие, хотя хозяин без труда управлял ими и, как только юноша подлетел к нему достаточно близко, он тут же проворно подхватил его, как бы раскачивая в колыбели своих роскошных конечностей. Задыхаясь, ангел хотел было поведать своему другу о своём прозрении, но тот заверил его, что ему уже всё известно. Фарисей кружил юношу, обволакивая его с ног до головы своим чёрным и, на удивление, мягким оперением. От коричного аромата этих чернильных перьев у юноши тяжело в голове, будто кто-то вливал туда прокисшее вино. Эдемон всё твердил, что облегчит страдания люцифера, а тот только ободрительно кивал в ответ. Наконец их губы слились в долгом, жадном поцелуе. Ангел ощутил тягучую горечь, такой на вкус оказалась слюна Фарисея, затем острый соус потёк по его языку, нёбу и масштабным потоком хлынул в горло, обжигая всё, к чему прикасался. Эдемон хотел было прервать этот язвительный, болезненный поцелуй, но падший ангел не согласился его отпустить, ещё сильнее заневолив в объятии. Он, как змея, пускающая яд в непромытую ранку, инфицировал ангела своим жалящим поцелуем. Когда Фарисей отпустил друга, то крылья того уже поразила зараза, они ничем не отличались от крыльев люцифера, такие же блестящие и мрачные, как само затмение.
-Что же это?- с искренним удивлением спросил Эдемон, озираясь на свои крылья.
-Я Богу враг,- задорно рассмеялся Фарисей,- мне пристало губить его любимчиков, таких, как ты, тех ангелов, что составляют его сердце, чтобы это сердце обливалось кровью! А ты предал своего покровителя, свою мантию, свою защиту, так не отличайся же теперь ничем от меня! Демон - он в каждом обличае демон!- с тем же энтузиазмом заключил он, после чего выпустил новоявленного люцифера из душного кокона своих крепких крыльев. Эдмон последний раз взглянул в непроницаемые серые глаза своего искусителя и камнем пал на Землю.

---

Четвёртая глава(конец)

-Откуда это у тебя?- в ужасе спросил Оливер, склонившись над правой ногой Ариэля. Странно, что он не заметил этого сразу. Багровый след от тугого жёсткого обруча окольцовывал худую щиколотку мальчика точно гремучий уж. Пунцовый шрам выпуклым шнурком вспарывал чувствительную кожицу исходя кое-где гнойным соком.- Кто мог тебя так поранить? Какое немыслимое увечье!- Юноша пристально посмотрел мальчику в глаза, тот, судя по всему, собирался с мыслями, домогательства Оливера застали его врасплох.
-Я теперь мало что помню о своём прошлом,- издалека начал Ариэль, потирая не зарастающий рубец пальцами.- Однако в последние время меня посещают видения, красочные сны, память начинает ко мне возвращаться, но происходит это слишком медленно. Я вижу отдельные фрагменты, зачастую эти вспышки просветления никак не связанны между собой, они гласят о разных событиях, и таким образом я не могу составить хоть сколько-нибудь полного представления о своей жизни до того, как однажды потерял сознание. Впрочем, некоторые сновидения являются мне чаще прочих, они гораздо подробней остальных.- Ариэль замолчал, взглянув на ворчащее море, по которому с гребня на гребень перекатывались пенные барашки.
-Что тебе удалось вспомнить, Ариэль, милый, не томи!- не выдержал Оливер и взял мальчика за руку, отчего тот невольно вздрогнул, но ладони не отнял.
-Это мерзко и чудовищно, мне противно воскрешать в памяти события той ночи. Поверь, тебе самому не захочется этого слушать, так зачем же так пытать меня?- взмолился Ариэль в надежде выклянчить разрешение умолчать о своём нелицеприятном горе.
-Как же ты не поймёшь, мне важно знать всё, что с тобой произошло до нашего знакомства, только так я смогу помочь тебе и оградить от новых неприятностей. Ты должен мне всё рассказать.- Оливер замер в ожидании, он руководствовался не ребяческим интересом, хотя любопытство и присутствовало в его интонации, но желанием оградить своего беззащитного друга от всё новых невзгод и бед, караулящих девственное создание у морского причала, там, где властелином становится алчный и бездушный человек.
-Это были злые люди,- как бы оправдываясь начал Ариэль,-они охотились на морских зверей при помощи гарпуна. Мне невыносимо было видеть это зрелище в паре футов от себя и оставаться безразличным. При каждом новом броске металлической стрелы лишался жизни дельфин, вода вокруг туши окрашивалась вишней, как будто в море опрокинули бочку с вином. Дельфины страдали! Эти пронзительные уколы медных наконечников причиняли им несносную боль!- мальчик распалился и неожиданно сжал руку Оливера, зеленоватые глаза были смочены родниковой слезой.- Я старался их спасти, рвал сети, пока были силы, но в конце концов угодил в ловушку сам. Эти грязные, пропахшие куревом, гарпунёры пришли в восторг от такой находки. Они приковали меня цепью к люку и заперли в каком-то душном, вонючем подвале, лишив доступа к воде. Впрочем, как только эти негодяи поняли, что без влаги я подохну, как любая прочая рыба, они стали поливать меня из шланга каждый час, учиняя при этом побои, стоило мне заговорить. Так они только продляли мои муки, той воды, что они жертвовали на моё орошение, не хватало даже для того, чтобы обильно омыть жабры, и адские боли в боках только усиливались, оттого что я продолжал дышать через почти сухие щели, но в тоже время этой самой води было вполне достаточно, чтобы я не погиб, но претерпел все эти пытки развращённого человеческого ума. Но фортуна сжалилась надо мной, и их баркас потопила буря, а я оказался на свободе в полном беспамятстве. Кроме того, что я рассказал тебе сейчас, я ничего не знаю о своей прошлой жизни, одни инстинкты составляют суть моего существования.- Оливер внимательно оглядел своего подопечного, только сейчас ощутив, какая пудовая ответственность лежала на нём за это доверчивое и блаженное существо, над которым людское лукавство и страсть к наживе ещё обещались сыграть злую шутку. Юноша обнял друга, чувствуя как тот сжимается от его прикосновения в один стеснительный и не обласканный доселе мякиш, как любой предмет сжался бы на морозе по законам физики. Как же хотелось Оливеру навсегда обернуть этот пахнущий цветущей водой и прохладной сыростью дар невидимой сферой, способной защитить его от самого коварного демона и беса, которых только снесла в своём лоне Земля.
Шли секунды, вплетаясь в толстые нити минут, а те в свою очередь впадали в томное русло целых часов. Ариэль уже не был так скован, ему сделалось спокойно и мягко в ненастойчивых объятиях своего единственного друга, и теперь мальчик с толикой грусти прислушивался к гулкому биению человеческого сердца, отмечая, что его собственное отмеряет едва ощутимые удары в груди, оно устало на воздухе, оно просилось вернуться в солёную утробу мирового океана… Но Оливер… Оливер не мог последовать за ним, а потому получеловек не замечал сверлящей рези в боках, даже когда от боли сжималось в кручёный трос горло. Это была меньшая из тех жертв, на которые он был способен ради своего спасителя и талисмана.

---

Глава четвёртая(продолжение)

-Разве ты не боишься подплывать к берегу так близко?- удивился Оливер, усаживаясь на ещё не успевший нагреться песок.
-Я почувствовал твоё приближение и решил опередить тебя, чтобы тебе не пришлось ждать,- простодушно отозвался мальчик, от его туловища разбегались во все стороны круги разного диаметра, а скрытый под прозрачной водой хвост отливал тусклой сталью.
-Как ты мог знать это наверняка? Это место почти что изолированно от окружающего мира, выйдя через каменный свод наружу, невозможно будет расслышать даже грохочущей бури, не то что велосипедного звонка. Да и разве можно было знать заранее, что это я, а не любой другой житель посёлка?- Оливер слишком увлёкся своими рассуждениями, так что не заметил, как непроизвольно повысил на собеседника голос. Только уняв словесный пыл, юноша заметил, что мальчик был несколько обижен таким недоверием, его нижняя губа, непослушная и пухлая, капризно выпятилась вперёд.
-Я слышу не только ушами, но и кожей,- пояснил мальчик.- Воздух начинает по особому вибрировать и мне не составляет труда разобрать, откуда ждать гостей. Как иначе я спасался бы от хищников?
-Но ведь это мог бы быть и не я, ты не должен был так рисковать!- не унимался юноша, пространственно жестикулируя руками от избытка эмоций. Что если бы его друг попался на глаза контрабандистам? Что если бы за диковинной тварью началась настоящая охота из-за такой глупой самоуверенности?
-Не шути так со мной,- рассмеялся мальчишка и на в меру упитанных щеках появились забавные ямочки.- Неужели я могу спутать твой запах с чем-либо ещё?- Оливер недоумённо посмотрел не него.
-И чем же я, по-твоему, пахну?
-Тыквенными семечками,- просто ответил собеседник, будто подросток спрашивал его о самых элементарных вещах.
-Тыквенными семечками?- переспросил Оливер и машинально уткнулся носом в краешек рубашки. Недавно выстиранная одежда, как ей и полагалось, разила стиральным порошком. Поначалу юноша решил, что недавний знакомый издевается над ним, но стоило ему очертить взглядом невинную физиономию друга, как эти неприятные подозрения испарились.
-Я тут подумал,- Оливер прервал неудобное молчание, тем самым окончательно признав способности необычного мальчика дышать всем телом и осязать гораздо больше и острее, чем это положено человеку.- Что если я буду звать тебя Ариэлем? Так мне будет проще обращаться к тебе.
-Красивое имя,- задумчиво протянул мальчик, затем опрокинулся в воду, оплетённый чрезмерной мечтательностью, так что у Оливера чуть сердце не ушло в пятки от неожиданного погружения, и тут же вынырнул обратно. Его умытое личики соблазнительно заблестело в лучах восходящего солнца.
-Теперь ты должен откликаться на него, Ариэль.- Оба юноши довольно улыбнулись.
Светило неспешно выплывало из подводного царства, взбираясь по расчищенному небу всё выше. Одинокие бакланы низко планировали над водой и их размашистые белые крылья утопали в розовой дымке, пористой пенкой нависшей над морем. Воздух тяжелел в преддверии жары, а рыхлый песок уже не казался таким прохладным. Оливеру, который всё ещё находился на приличной дистанции от собеседника, каждый раз приходилось переспрашивать мальчика, тот неразборчиво шептал себе под нос, никак не отваживаясь взять на тональность выше, даже если это действительно было необходимо в самых благих целях – чтобы юноша разобрал его речь. Гонор о приоре был чужд этому существу, и подростку уже с трудом верилось, что именно Ариэль, а никто другой, так яростно шипел на него в их первый день знакомства.
-Ты не мог бы выплыть на мелководье?- деликатно попросил его юноша.
-Это тоже, что спуститься на берег. Я начну перевоплощаться.
-Но ведь и на суше ты можешь дышать, по крайней мере какое-то время,- не уступал Оливер. Ариэль задумался, его раздирало на части от противоречивости этого предложения. С одной стороны, на земле он был уязвим как никогда, да и плохо развитые лёгкие не позволяли ему глубоко дышать, а кожа начинала сохнуть. Если он сойдёт сейчас на берег, значит подчинит свою жизнь слепому року и будет напрямую зависеть от прихотей людей. Но с другой стороны, на суше его ждал Оливер, и ничто не могло перебороть его желания сблизиться с другом по-настоящему, тем более он чувствовал, что может на него положиться.
-Отвернись,- наконец попросил Ариэль и поддался медленному течению, призванному вынести его на песок в нескольких футах от юноши.
Оливер постепенно стал привыкать к причудам своего друга, а потому лишь покорно развернулся всем корпусам так, что потерял мальчика из виду. Несколько мгновений прошло в могильной тишине, но совсем скоро подросток услышал, как что-то увесистое было выброшено очередной волной на гальку. Он едва ли удержался, чтобы не обернуться сию же секунду, но совесть настаивала на таинстве перевоплощения, и его зудящее желание стать свидетелем происходящих за спиной перемен немного поостыло, впрочем, ненадолго. Не прошло и минуты, как Оливер украдкой глянул из-за плеча на Ариэля, и если бы только Творец не был таким предусмотрительным, его челюсть бы тут же бы отпала. Хвоста юноша уже не застал, но новоявленные ноги были сплошь облеплены зеленоватой чешуёй, которая прямо на его глазах как бы впитывалась в кожные покровы, молниеносно растворялась, будто под действием серной кислоты. Ариэль ссутулился, медленно подтянув к груди ножки, и положил подбородок на колени, после чего искоса посмотрел на Оливера, тот, утратив всякую осторожность, не мог свести с него изумлённого взгляда. Не прошло и пары минут, как юноша справился со столбняком и подполз к своему сжавшемуся в клубок другу. Ариэль явно чувствовал себя не в своей тарелке, его как будто вытурили из приюта, жестоко бросив на произвол судьбы. Всё на суше представляло для него опасность, грезилось источником неволи и стенаний, он плохо контролировал свои обонятельные рефлексы, так своевременно предупреждавшие его о нападении в воде, и плохо ориентировался в пространстве, потому что от переизбытка кислорода у него начинала кружиться голова. Вся надежда была на Оливера, теперь мальчик всецело зависел от своего друга и безропотно повиновался бы любому его указанию, ведь земные законы не имели ничего общего с постулатами подводного мира.
-Ты в порядке?- заботливо поинтересовался юноша. Ногата расположившегося рядом мальчика начинала его смущать.
-Мне полезно бывать на воздухе, так я смогу натренировать лёгкие и обходиться без воды до трёх суток,- Ариэль мотнул головой и шелковистые волосы, вьющиеся от самых корней, пришли в завораживающее движение, обдав морской свежестью шею, щёки и лоб своего хозяина. Оливер не мог наглядеться на мальчика, ему казалось, что его околдовали, напоили приворотными зельями или без спросу погрузили в литургический сон. Кожа Ариэля, такая гладка и чистая, мерцала в солнечных лучах подобно обработанному жемчугу, и юношу так и подмывало дотронуться до неё.
-Так положено?- взволнованно спросил мальчик, когда Оливер накинул на его плечи собственную рубашку.
-Это защитит твою нежную кожу от ожогов и избыточного испарения влаги, должно быть контакт с солнцем для тебя едва ли не губителен.- Ариэль понимающе мотнул головой, но от такой заботы ему становилось неловко.
Оливер тем временем продолжал изучать своего земноводного приятеля. Первое, что бросилось ему в глаза, были эти немощные, напрочь лишённые силы, ноги. Они никак не могли быть ему опорой, такие худенькие и неподвижные конечности Оливер встречал прежде только у детей больных рахитом. Малышей привозили на эти острова на лечение, поближе к тёплому песку, морю и соляным ваннам. Не мудрено, что Ариэль не вставал с места, даже с поддержкой Оливера он едва стоял на ногах, не говоря уже о том, что свободно передвигался или бегал. Когда внимание юноши переключилось на округлый животик, ближе к основанию покрытый первым юношеским пушком, ноющая жалость сменилась безропотной трепетностью, что-то со скоростью митиора заметалось в его собственном желудке, и Оливер пристыжено отвёл глаза в сторону, решив в следующий раз непременно снабдить друга бриджами. Нынешние его штаны были бы мальчику великоваты, зато прошлогодние шорты пришлись бы как раз.

---

Третья глава(конец) Четвёртая глава(начало)

Юноша ещё с час занимал подвижного, но молчаливого знакомого болтовнёй, а тот в свою очередь проявлял чудеса усидчивости. Мальчик с неподдельной увлечённостью внимал каждому новому слову, переваривал речь Оливера, по всякому крутил и ворочал в уме порой не самые складные предложения и одобрительно поддакивал, когда подросток касался не понаслышке знакомых ему вещей. Впрочем, всё что выходило за пределы моря, мальчишку занимало куда больше досконально изученных глубин, он заметно оживлялся, когда Оливер упоминал вскользь о бытовых приборах, своём заезженном велосипеде или еде из духовки. О себе же собеседник настырно умалчивал, и как потом догадался юноша, причиной такой скрытности было, в некотором роде банальное, беспамятство. Кажется, мальчуган не помнил ничего из того, что было с ним до нашумевшего крушения и испытывал вполне естественный дискомфорт по этому поводу. Отсутствие имени так же значительно осложняло общение, и Оливер стал подумывать об альтернативном прозвище, способном заменить на какое-то время истинную кличку своего товарища, если среди рыб вообще было принято награждать младенцев именами.
Подросток почувствовал, как сорвавшийся с цепи дождь тонкими струйками проник за шиворот рубашки и скользил теперь по спине, старательно огибая позвоночник. Всё это начинало его раздражать, прохладный ветер, наступавший с севера аморфными клубами, только усиливал ощущение неловкости и усталости, и как бы не хотел этого Оливер, в конце концов он отважился попрощаться со своим знакомым. Мальчик едва ли отдавал себе отчёт в том, что сам он не имеет ни единой, пусть самой призрачной и вздорной, гарантии того, что их встреча повториться вновь. Юноша не знал, в праве ли он требовать от своего собеседника таких обстоятельных обещаний, да и с чего бы его бессвязная болтовня могла прийтись незнакомцу по душе? Тот наверняка уже давно заскучал, а отсутствие смертельной тоски на его лице объяснялось лишь тактичностью, привитой когда-то юнцу воспитанными предками.
-Мне пора,- со смутой в голосе произнёс Оливер и растерянно встал. Как же ему не хотелось уходить вот так просто, не заручившись даже сомнительной клятвой, что их свидание повторится. Недотрога неспокойно завертелся на месте, активно работая под водой сильным хвостом, так что с илистого дна на поверхность поднялись тучи песка, помутнив близлежащее пространство коричневым суррогатом земли.
-Это надолго?- кинул вдогонку малолетний отшельник. Юноша обернулся, недоумённо вздёрнув брови.
-Что надолго?- переспросил он, поднимая с блестящей гальки велик.
-Как долго тебя не будет? Сколько рассветов я успею встретить в твоё отсутствие?- озадаченно поинтересовался мальчик, и, забывшись, подплыл чуть ближе, оставив позади своё коралловое убежище.
Оливер был обескуражен и не сразу нашёлся, что сказать.
-Завтра утром я буду здесь даже раньше, чем взойдёт солнце,- поэтично заверил он, уже воображая себя средневековым донжуаном.
-Как это было бы хорошо!- мальчишка запрокинул голову назад и подставил анемичное личико моросящему дождю. Оливер ещё немного полюбовался этим зрелищем, но потом всё же откатил велосипед на песчаную дорогу, взобрался на седло и старательно закрутил педали. Его голова представляла собой плодовитый улей, где непрестанно сновали из стороны в сторону одурманенные духотой пчёлы. Всё земное казалось ему бестолковым, бесполезным и каким-то чужим, а пробегающие мимо люди выглядели теперь в его глазах закоренелыми невеждами, которые и не ведают о существовании человекоподобных амфибий, о коих он и сам не подозревал до недавних пор.
Добравшись домой он первым делом переоделся в сухое, а затем спустился в гостиную, где отец вручил ему потрёпанную книжку.
-Ренье заходил, просил тебе передать.
-«Ариэль»? Беляева? Что это?- Оливер повертел в руках тоненькую книжицу с изображением пушистых белых крыльев на обложке.
-Что-то про ангела, тебе ли не знать, как дядя помешен на всякой сверхъестественной чертовщине, сначала русалки, теперь вот невинные юноши с крыльями… А завтра сатиры или нимфы?- Гаспар рассмеялся и поспешил поделиться опасениями с женой.

Глава четвёртая.
Ни свет ни заря юноша выполз из кровати, облился холодной водой и стащив, уложенные в плетёной корзиночке, круассаны выбежал на веранду. Подпираемый двумя деревянными колоннами козырёк был окаймлён кружевным фризом и на дощатые ступеньки и на тёмный пол падал размытый узорчатый контур его орнамента, подсвеченный лучами восходящего солнца. Лёгкий бриз смешивал ароматы плюмерии и олендра, а где-то вдалеке над портом, окружённом разноцветными домами, кружили альбатросы. Оливер глубоко вдохнул, ощущая, как его захлёстывают волны безграничного счастья. Он быстрым шагом добрался до своего излюбленного транспорта, такого неприхотливого в эксплуатации и чуть ли не ручного, и, как только мог быстро, погнал в сторону бухты. Юноша боялся опоздать, а потому то и дело поглядывал на безоблачное небо, где в насыщенной синеве исчезали последние звёзды, а ночной туман от испарины после вчерашней непогоды улетучивался вслед за сумеречной мглой. Свежий воздух опьянял его, щекотал чувствительную кожу под рубашкой, застывал ненадолго в горле, грозясь простудить гланды. «Я увижу его, прямо сейчас, сию секунду!» И он начинал нажимать на педали ещё чаще, едва успевая уклоняться о встречных оград и пальм. Темнота лениво сходила чёрной краской с окрестных усадеб, бесформенными пятнами сползала с листвы и крыш, а небосвод у самого горизонта начинал светлеть, приобретая лиловые оттенки.
Когда подросток, задыхаясь от спешки, вбежал в каменную арку бухты, его несмышлёный товарищ уже вовсю резвился, раздувая щёки и пуская в воздух фонтаны воды, которые подлетая вверх раскрывались подобно парашютам, при этом сам мальчик лежал на спине, легко удерживая в таком положении тело.

---

Глава третья(БЕЗ ИСТЕРИК)

-Я здесь, я рядом.- Юноша не спешил отнимать рук от лица, в уши осторожно закрался незнакомый голос, чревный и сладкий-пресладкий, как кондитерская пастила. Оливер чувствовал, что этот странный звук лишает его последнего рассудка, расползаясь по мозгу сахарной нугой. Мальчик медленно поднял голову, сразу же столкнувшись с несоразмерно большими глазами идеально круглой формы, будто списанной с окружности рассечённого надвое мыльного пузыря. Они методично моргали то выплёскивая наружу чуть ли не ядовито-зелёный свет, точно око сигнального прожектора, то прореживая источаемый из под тонких век поток цвета виноградной лозы длинными пшеничными ресницами, ласково касающимися щёк. Соприкоснувшись с ответным взглядом, трусливый незнакомец юркнул в укрытие, представляющее собой крупный риф, разбросавший свои соляные ветки над водой. Оливеру показалось, что у него в голове заработал шумный вентилятор, своими лопастями разгоняющий подобие воображения и интеллекта, он весь был сметён примитивными чувствами. Юноше хотелось и плакать, и смеяться одновременно, и пока эти два несовместимых деяния боролись в нём за право первенства, со стороны мальчик выглядел обездвиженной скульптурой с навеки застывшим изумлением в уголках полураскрытых губ. Тем не менее, как бы старательно не прятался его собеседник за добротными кустами известняковых пород, его белобрысая макушка хорошо отслеживалась даже с того не скромного расстояния, на котором стоял от инкогнито Оливер, и подросток не смог сдержать снисходительной улыбки, адресованной этому горемычному конспиратору. Чудаковатый мальчик украдкой глянул на него сквозь сросшиеся пальцы рифа и, убедившись в безвредности и мягкотелости рыжеволосого мальчишки, пронырливо обнял руками барельефные кораллы и подтянулся вверх, так что взору Оливера открылась не только голова неуловимого существа, но и застенчиво поднятые плечи, и часто дышащая грудь. Это был тот самый мальчик, которого он с неделю назад случайно нашёл не берегу, голого, бледного, как полотно, и серьёзно покалеченного зубчатой грядой. Несмотря на всю безобидность и субтильность расположившегося в миле от него создания, юноша ощутил приток страха, закупоренного в сосуде неизвестности. Всё же его новоиспечённый знакомый лишь наполовину обладал человеческим нутром, добрая же доля замашек носила животный, непредсказуемый и плотоядный характер.
-Ты в безопасности,- переборов паралич, выдавил из себя Оливер, рассчитывая получить в ответ заявление в том же духе. Мальчик, по пояс погружённый в воду, заволновался, но это было приятное беспокойство встревоженного общительностью собеседника непоседы. Он в нетерпении замахнулся хвостом, так что тот вознёсся над его головой медным веерообразным плавником с серебристой проседью, и со всего маха шлёпнул им по воде, как расчувствовавшийся ребёнок хлопнул бы в ладоши от восторга. На четверть минуты невинного хулигана скрыл водопад собственных брызг, после чего он простодушно улыбнулся, как бы извиняясь за столь дерзкий поступок.
-Не уплывай слишком рано, я хочу насладиться твоим присутствием, здесь, на расстоянии, - уже более уверенно попросил Оливер, присев на какой-то скользкий булыжник, завалявшийся на песчаной отмели. Дождь продолжал лить как из ведра и к мокрым ногам приставал песок и ослизлая тина. Незнакомец смущённо кивнул, покрепче ухватившись за коралловый полип.
-Меня Оливер зовут,- представлялся юноша, неторопливо сползая взглядом с курчавых сырых волос на приподнятые плечики и неглубокую ложбинку между хорошо различимыми на истощалом тельце ключицами.- Как твоё имя?- неразговорчивый собеседник только сконфуженно мотнул головой, выражая тем самым свою растерянность.
Некоторое время мальчики молчали, с интересом разглядывая друг друга. Оливер никак не мог отделаться от ощущения того, что его знакомый чересчур бледен, его кожа казалась поблёкшей или даже выцветшей когда-то на солнце, а сейчас она отдавала голубоватым оттенком, будто окрашенная бликами слоистых волн. А ещё он был красив, немыслимо красив, пропитанный очарованием не присущим человеческому отродью, и подростка раз за разом ослепляло его лицо, вылепленной из куска благородного гипса самым талантливым и преданным Богу серафимом.
-Я живу неподалёку отсюда,- прервал паузу Оливер, ему не нравились пытливо застрявшие на его глазах глаза Нарцисса. Чем могли прельстить этого обворожительно потомка распрекрасных ликов его обычные серые глазки, напоминающие нестрогий полукруг. Фальшивое любопытство.- Вообще-то я здесь родился и вырос, на этих островах. Помню, как в детстве часами на пролёт мог сидеть в этой бухте, десять лет назад тут было так же безлюдно, как и сейчас, странное дело, но я рад, что это местечко не пользуется спросом, можно по праву считать его своим владением, то есть нашим,- тут же исправился юноша, виновато посмотрев на покачивающегося на волнах русала, тот внимательно слушал его, стараясь вникнуть в смысл каждого произнесённого слова. Подкупающая сосредоточенность обрисовалась едва заметной складочкой между бровей, которые он озабоченно хмурил.- Знаешь, бывает так, что грустно до чёртиков, так вот можно прийти сюда, устроиться поудобнее и наблюдать за морем, поэффективнее комнаты релаксации будет, это уж точно!- Юноша заметил некое замешательство в облике собеседника и решил уточнить.- Я живу в коттедже, как бы тебе объяснит, что это за штуковина?- Подросток убрал со лба влажные волосы, прикидывая в уме подходящие для описания жилища прилагательные.- Дело в том, что я живу не здесь, а там,- он указал на каменный выступ, непрерывной лентой окольцовывавший бухту и понял, что опять запудрил мозги не просвещенному мальчику.
-Я знаю, люди живут в домах, это просто,- просиял хвостатый товарищ, на что Оливер только отрывисто кивнул, чувствуя себя полнейшим дураком.

---

Глава третья(держим себя в руках)

С самого утра зарядил дождь. Мелкая изморозь, будто прореженная через кухонное ситечко, неприятно покалывала кожу, как спиртовой лосьон после бритья. Оливер на всех парах мчался к бухте Сан-Сальвадор и педали мерно пыхтели под его шершавыми ступнями. Теперь он знал наверняка, что вцепившееся во все части тела разом одиночество с каждым днём будет смыкать свою кровожадную пасть всё силе, пока не расплющит его окончательно. Что это была за ноющая тоска! Юноша прикусил нижнюю губу и до белых костяшек сдавил обмотанный резиновой накладкой руль. Отец поднимет его на смех, узнав о бредовых мыслишках, роящихся в его не оформившемся сознании, мать окружит опекой и всепоглощающим патронатом, что только усугубит сложившуюся ситуацию, кстати, показать не верно взрослеющего сына психиатру тоже сошло бы за изощрённый способ проявления родительского беспокойства. «Это тебе во благо». А разве бывает иначе? Остаётся Ренье… Оливер с остервенением выдохнул, ощутив как внутри сдулся гелиевый шарик, и грудь как бы впала, засосанная обезглавленной пустотой под рёбра. Единственный человек, с кем он так любил поговорить по душам и кто с изяществом циркового акробата вытягивал из него всю чернь и гадостную боль, не ковыряясь при этом в подростковых болячках, был отброшен на сотни миль взрывной волной его похотливого влечения. Нужно держать от дяди подальше, не хватало ещё, чтобы он догадался о его нездоровых склонностях, так решил Оливер тут же прочувствовав всю мерзость своего аскетизма, его будто накрыли игольчатым покрывалом и теперь заточенные спицы впивались под самую кожу, даже протыкали насквозь плоть, превращая сердце в неисправный зудящий насос для перекачки плазмы. Небо было сплошь затянуто однородной серой чепухой, представляющей собой рваные комки безобидных туч, а Оливер не мог остановится, нёсся сломя голову, едва успевая утирать с конопатых щёк холодную влагу. Теннисный мячик нежелательных раздумий, словно бешеный пёс, носился от одного виска к другому, иногда здорово ударяясь о затылок. Больше всего на свете ему сейчас хотелось реветь навзрыд, но сила воли, подобно грозному надсмотрщику, пресекала на корню и нюни, и сопли, и прочие, выходящие за рамки дозволенного в его стремлении возмужать, сентиментальности. Родители оказались лишь удачной декорацией заботы и участия к истинному взаимопониманию, да и нет таких стариков, которым можно было бы со всей откровенностью поведать о своих нетрадиционных наклонностях, так же нелепо и чревато заговаривать с ними о подводных тварях, этих не прижившихся в консервативных кругах их поколения чудищ. Дядя отныне ему не помощник, и нету большей пытки, чем избегать, целенаправленно и старательно, самого дорого тебе человека, а все эти неурядицы с уличными отморозками только подбавляют масло в огонь, перерождающийся в исполинское пожарище.
Оливер на ходу спрыгнул с велосипеда, небрежно повалив его на потемневший от дождя песок.
-Ты, конечно, в обиде на меня, оно и понятно, но…- юноша замолк, подойдя к воде предельно близко. Отдельные всплески уже осыпались кристальной пылью, покрывая его ноги подобием мелкосортной росы.- Послушай, я это не со зла. То, что я горкнул на тебя вчера, это я не специально, понимаешь, оно так бывает. Мама в таких случаях говорит, что нервы шалят, не исключено, что у меня тоже неполадки с ними, то есть с нервами. Я вроде как прощения пришёл просить…- Оливер внимательно протралил взглядом водную гладь, но никакого волнения не заметил. Умопомрачительный покой, аж тошно стало.- Я много времени не займу, обещаю, просто хочу знать, что ты есть, действительно существуешь. Ну же!- по-прежнему молчаливо и тихо, отвратительная ипохондрическая тишина, только дождь усилился, превратившись в беспросветный ливень. Ощущение было такое, что где-то там наверху прохудился резервуар с пресной водой, и теперь на землю хлестало из всех дыр и щелей этой поднебесной махины. Промокший до нитки Оливер напрягал зоркие глаза, стараясь найти лазейки в несносной завесе дождища.- Я буду сидеть здесь, слышишь?- он махнул рукой в сторону дикого пляжа.- Я буду сидеть до тех пор, пока ты не придёшь, без пищи и питья, будь то палящее солнце или самый настоящий потоп, меня ничто не сдвинет с места кроме твоего визита, пусть это будет пара жалких секунд, но мне необходимо знать, что ты не плод моего воображения, не бредовая выдумка, мне нужно убедиться, что ты цел и невредим после всех этих роковых происшествий, возьмёшь ты это в толк или нет?!- Оливер тараторил, под конец проглатывая отдельные согласные, так что его неразборчивая речь превращалась в один гигантский импульс чувств и эмоций. Что-то внутри неожиданно завопило миллиардом органных труб, и мальчик медленно опустился на колени, потеряв привычную устойчивость.- Пожалуйста, мне больше не к кому пойти, не поступай так со мной, ведь я тоже мог бросить тебя тогда, но остался, теперь ты прояви снисходительность, просто дай знать, что слышишь, что я не параноик и не разговариваю сам с собой, хотя бы намекни о своём присутствии… Может ты опасаешься за свою шкуру, если верить отцу и его россказням, у тебя есть все на это основания… Но я не тот, кого следует бояться, как донести до тебя эту простую истину? Мне даже рассказать-то о тебе будет некому, потому что я, я… Знал бы ты, как одиноки бывают люди,- от безысходность Оливер закрыл глаза, в носу пощипывало от свежей влаги, а с волос не переставая капали капли, одна за другой, и стеклянными шариками скатывались по подбородку к шее. Прошло ещё несколько немых, невыносимо долгих мгновений, прежде чем мальчик явственно услышал:
-Я есть, я рядом.- Юноша не спешил отнимать рук от лица, в уши осторожно закрался незнакомый голос, чревный и сладкий-пресладкий, как кондитерская пастила. Оливер чувствовал, что этот странный звук лишает его последнего рассудка, расползаясь по мозгу сахарной нугой.

---

Глава вторая(продолжение)

«Хищники? Шипят, как змеи? Выходят на сушу? В человеческом облике?». Оливер плюхнулся на песок, прижавшись щекой к жгучим песчинкам, тут же налипшим на потное лицо подстать рыжим не уложенным локонам. «Значит, это не причуды? Значит, я действительно имел дело с мальчиком-рыбой? Он не пошёл ко дну и не пропал без вести, он лишь хотел уплыть восвояси, подальше от мира людей. Я схожу с ума… медленно, но верно». Юноша перевернулся, подставив лимонному диску часто дышащую грудь. Он снова лежал в окружении неотёсанных варак, и слышно было, как полусонные волны карабкались по отвесным гранитам, облизывая их своими слюнявыми пенными языками. Бесшумный ветерок приятной прохладой обволакивал каждый дюйм оголённого и такого живого тела. «Но Ренье верит в их правдивость! Ренье…» При воспоминаниях о зрелом мужчине, с таким обожание и самоотдачей посвятившим ему часы, даже целые годы, своей бесшабашной жизни и теперь представшем в несколько ином свете, Оливер сжал колени и протяжно застонал. Слишком много нового и неизведанного заготовил ему этот возраст.
-Эй, ты там!- его голос тугоплавким эхо разошелся по бухте Сан-Сальвадор, едва избежав чреватого столкновения с заострённой каймой утёсов, на десятки футов вознёсшихся к небесам. Отличная акустика.- Что молчишь?- уже с меньшей агрессией произнёс он и в конце концов рассмеялся.
Несколько минут мальчик сидел по-турецки, наблюдая за плавным полётом крикливых чаек, и они напоминали ему бумажные самолётики, запущенные прозорливым ребёнком втайне от взрослых. За это время чарующая тишина накрыла это место пуховыми хлопьями, и Оливер почувствовал призрак умиротворения, вселившийся в него дымкой парного молока.
-Отзовись, чудной,- с кроткой мольбой попросил он. Мальчику вдруг до чёртиков захотелось с кем-нибудь поговорить, излить всю тяжесть и секретность нагромоздившихся переживаний, поведать хоть одной живой душе о потаённых терзаниях, натёрших ему на сердце ужасную мозоль. Не было мочи сидеть сложа руки, но и о том, как быть со всеми этими охальными компульсиями, всё чаще выступающими в роли плотских задир без его ведома и дозволения теребящих нервные канальцы во всех членах поочерёдно, он не знал.
-Ты прости меня, если что не так,- не отступал подросток, он не спускал смышлёных пепельных глаз с зеркальной глади. Юноша готов был к чему угодно, но застывшая вода не поддавалась уговорам, оставаясь такой же мертвенной и однообразной.- С кем я вообще разговариваю?- раздосадовано выплюнул Оливер и со всего маха засветил по инертной воде склизким камушком. Что-то неподалёку от береговой линии с шумом взмылило море, растревожив дремлющую стихию, и по ногам Оливера в эту же секунду ударили горбатые волны.
Никогда ещё он не сетовал на себя с таким остервенением.
-Балбес невнимательный,- юноша зарылся пальцами в спутанные волосы, упершись локтями в живот.- Упустил, вот так запросто! Он же в двух шагах от меня притаился, как я мог не разглядеть, не заметить?! Идиот, разбросался тут камнями, как солабон последний! Что за ребячество?! Прошляпил такую броскую морскую тварь как нечего делать! Мимо меня и кит бы проплыл, я бы глазом не моргнул! Что за чертовщина!- сокрушался Оливер, всё отчётливее ощущая, как напиток беспомощности и отчаянья заливает последние крупицы духа своей гремучей отравой. Сидя здесь, на берегу, в ожидании сюрреалистического существа, он и не предполагал, что жажда встречи обернётся для него такой безнадёжной ссадиной в груди. Юноша как никогда ощутил эту чуть ли не физическую потребность заполучить расположение пронырливого и до жути пугливого мальчонки, тем более в его подлинности сомневаться отныне было глупо.
Нечего было даже думать, что боязливое создание откликнется на его призывы наладить в клочья разорванную связь после столь неосмотрительной выходки. Сколько бы Оливер не пенял на себя, фортуна повернулась к нему самым нелицеприятным местом, и оставалось только строить догадки о том, каким чудовищным монстром воплотился он в сознании впечатлительного отшельника. Юноша выкатил свой престарелый велосипед на серпантиновую дорожку, и стёртые педали заунывно скрипнули под рифленой подошвой сандалий. Он, прилагая немало усилий, взбирался по склону, прислушиваясь к вороватому шуршанию гравия под колёсами и невнятному писку маленьких птиц, тревожно мечущихся среди спутанных ветвей. Ухоженные каштаны величаво напирали на каменные ограды частных домов и безвозмездно свешивали свою салатную листву на головы гуляющих неподалёку жителей. Мальчик заметил, как пятнистая тень от зелёных шапок заскакала контрастными точками по его рукам, и чуть не выпустил руль, свободолюбиво вихлявший в его ладонях. Хорошо знакомый грубоватый голос насмешливо окрикнул его со спины:
-Притормози, тупица! А то того и гляди шею себе свернёшь!- издали донёсся дружный и донельзя противный гогот. Жан, этот поджаристый и твердолобый парень с на удивление острым и подвешенным языком, стоял у зачина откоса и самодовольно заламывал руки как бы заранее разминаясь перед нахрапистой стычкой. Трое его приятелей пыхтели точно быки на ринге, сбившись жалкой кучкой позади своего невозмутимого и нахального предводителя. Несколько секунд Оливер беспристрастно рассматривал свору беспорядочно переминающующихся с ноги на ногу бездельников, с нетерпением ждущих команд нерушимого лидера, походящего сейчас на языческого идола, облепленного стайкой приверженцев, а затем лихо надавил на педали, заставляя двухколёсный транспорт под собой бешено сверкать алюминиевыми спицами, всё дальше удаляясь от горластых преследователей. «Удрав однажды, ты всю жизнь будешь обречён спасаться бегством»,- проронил как-то отец, и юноша никогда не давал дёру, с завидной выдержкой снося тумаки и неостроумные оскорбления в свой адрес, но сегодня у него не было настроения противостоять безмозглым обидчикам и он, что говорится, пустился на утёк. Здоровый и на редкость выносливый Жан кинулся следом, ему ничего не стоило разогнаться в считанные мгновения и настигнуть жертву, но Оливер умело пользовался своим преимуществом и выжимал из велосипеда запредельную скоростью.
В ушах всё ещё трещал злорадный смех запросто сошедший бы за вой проголодавшихся гиен, а поднимающие клубы пыли пятки громко ударялись о землю, не давая забыть о дрянной погоне. Подросток забрался на протёртый и затасканный диван, демократичное ложе дяди, и по привычке начал монотонно сотрясать расписной маракас, похожий на детскую погремушку, у себя над самым ухом. Крошечные горошинки задорно перекатывались внутри сферы, создавая характерный рассыпчатый звук. Так было легко отвлечься от произошедшего, и Оливер до последнего делал вид, будто не замечает снисходительных ругательств Ренье, занятого смазкой заржавелых деталей велосипеда, который преспокойно прозябал теперь в сарайчике. До дядиной лачуги было рукой подать, в отличие от коттеджа родителей, расположенного в элитной части посёлка, подальше от мстительного и невоспитанного морского путча. Именно поэтому Оливер оказался здесь, негласно ища убежища. После таких свар Жан долго отказывался покидать его мысли. Несколько медлительный в речи для главаря банды, но холёный и не по годам крепкий, он представлял для мальчика реальную угрозу, пренебрегать которой было не предусмотрительно. Юноша на пересчёт помнил все перепалки, в которые был затянут его надменным, унизительным для любого сверстника, взглядом. Жан много о себе мнил, но поставить его на место было некому, тем более не по зубам это было робкому Оливеру с подавленным за долгие годы уступок и проигранных схваток чувством собственного достоинства. Как только неубранная чёлка падала ему на глаза, а губы сковывала приторная и скользкая улыбка, странным образом преображающая его квадратное лицо, у Оливера подкашивались ноги, а шею будто обволакивал гипсовый воротник, так что ничто не мешало Жану всадить свой каменный кулак в челюсть потерпевшему. Как же этот корсар наслаждался своей властью и свыше дарованной силой, всё в нём кипело и бурлило при виде слабости и страха со стороны окружающих, он с нескрываемым удовольствием любовался загнанным в угол мальчишкой и только после своеобразной прелюдии учинял над ним потешную расправу на глаза у ликующей публики. И всё же было что-то манящее, даже притягательное, в этом разбойнике, его злость была по-своему хороша, как по-своему страстен и стремителен бывает полёт коршуна.
-Да прекрати ты бренчать уже этой штуковиной!- Ренье с укором посмотрел на племянника и тот послушно отложил маракас в сторону.
Велосипед был готов, истинная причина его внезапного визита так и осталась тайной, покрытой мраком: о своём незавидном положении «груши для битья» среди дворовой своры он не рассказывал даже дяде, которому с пелёнок и без разбора выдавал всё, что творилось у него на душе; а время близилось к ужину, так что во рту завязались слюнки от одного воспоминания о том, как пахнут после готовки мамины пальцы. Это аромат репчатого лука, копченого мяса и целое ассорти из приправ. Мальчик смачно сглотнул, обдумывая по пути домой, на какую приманку на этот раз согласится клюнуть его морская дива.

---

Глава вторая(вступление)

Оливер с вожделением наблюдал за тем, как дядя расторопно сплетал грубые волокна льна в эластичный и тугой канат. На закалённых руках время от времени проступали ровные жилки, и юноша не мог оторвать от них глаз, беспощадно коря себя за такую нетактичную откровенность во взглядах. Гладкая бронзовая кожа была так отполирована загаром, что взбухшие от напряжения фибры представляли собой коричный ажур, нечаянно высыпавший на теле заядлого рыбака. Мальчик тяжело вздохнул, пытаясь выудить наружу слащавый восторг, но эфемерное очарование прилипло к лёгким, как жевательная резинка. Несколько секунд он сидел неподвижно, стараясь разобраться в собственных метаморфозах, но потом от греха подальше решил прогуляться по, заваленному всякой мелочёвкой, сараю.
-Не желаешь присоединиться, приятель?- голос Ренье в мгновение ока догнал юношу и ухватил за обе лодыжки, задержав на месте. Видимо дядя решил, что племянник заскучал без дела, что вполне естественно в его возрасте, и решил приобщить мальчишку к плебейскому ремеслу, дабы избавить от хандры. Оливер помялся, почесал затылок и с надуманным энтузиазмом согласился. Что ему ещё оставалось?
День был солнечный, жаркий, даже знойный. По полу, застланному джутовым ковром, ползли томные лучики света, взбирались на предметы, ломались, натыкаясь на голые стены, и приятно услаждали пространство сверкающей желтизной. В этом неприбранном сарайчике, топорно пристроенном к дому, навсегда задержался аромат колониальной эпохи, и юноша с удовольствием впитывал пыль безделушек, найденных на дне моря, и кривых диковин, заржавевших от морских солей, которыми были заняты все полки и стеллажи, но сегодня ему хотелось поскорее сбежать отсюда. Тем не менее, Оливер проявил уважение к потугам дяди чем-нибудь его занять.
-Тоже, что косичка,- доходчиво объяснил Ренье, передавая юноше заготовки из льняного волокна.- Один конец сода, другой туда.- Оливер вымученно кивнул и своими, как оказалось негнущимися, пальцами принялся за работу, нарочито потупив взгляд. Жёсткие волокна никак не соглашались принимать нужную форму и бесстыжим образом топорщились со всех сторон. «Жиденькая дребедень»,- заключил Ренье, насмешливо потрепав Оливера по волосам.
-Я безнадёжен?- спросил мальчик в надежде получить утвердительный ответ и сбежать куда подальше.
-Даже не думай, что так легко отделаешься!- завозмущался Ренье и подсел к подростку.- Нужно затягивать туже, понимаешь?- он ловко стянул верёвки в жгут.- Попробуй.
Не успел Оливер ухватиться за оставленные концы, как узловатые и такие горячие руки дяди накрыли его бледные ручонки, так что юноша чуть не пустил насмарку всю проделанную работу, еле удержав канат. Тёплые ладони аккуратно скользили по его рукам, заставляя апатичные пальцы двигаться в нужном ритме. Мальчик сконфуженно сжался и зажмурился, как намочивший в штаны ребёнок.
-Ты, в самом деле, склонен думать, что они существуют?- проглотив горький комок стыдливости, спросил Оливер. Ему хотелось хоть немного разрядить обстановку.
-Слушай, приятель, я жутко люблю всякого рода байки, тем более те, что столетиями кочуют от одних мореходов к другим, у меня нет оснований им не доверять. Люди, которые готовы были бросить вызов стихии и укротить её, не стали бы брехать, как буржуа не стал бы есть сырого мяса. Понимаешь, о чём я? Набожные странники уверовали во всевышние силы, рыбаки же нашли им замену, правда не столь безобидную и благородную. Репутация русалок запятнана, что ещё раз говорит об их подлинности. Они хищники, они коварны, они сознают и пользуются своим превосходством над людьми, притом не отрицают своей природы, искусительной и зверской. Хотя бы потому, что они греховны, они существую реально, не зависимо от нас и от наших знаний о них. Выйдя однажды в облике человека на сушу, они утратили свою непорочность и в воде. К тому же легенды на пустом месте не рождаются.- Оливер ощутил, как увесистое дыхание мужчины скатывается с макушки на лицо, ласкает его своей табачной мягкостью и испаряется, стоит ему приоткрыть глаза. Крепкая и мускулистая грудь, казалось, вот-вот прожжёт ему спину своей запредельной близостью. Юноша чуть ли не икнул от маниакальной нежности, опутавшей его в ту секунду липкой паутиной. Что-то тронуло его бёдра с внутренней стороны и в испуге исчезло.
-А ты на чьей стороне? Прагматик или фантазёр?- ни о чём не подозревающий Ренье отстранился от племянника, и в воздухе что-то с треском лопнуло, отчего Оливер вздохнул с облегчением. Высоковольтная сеть больше не терроризировала его желудок, заключив его в тесный мешок.
-Ещё не определился,- промямлил мальчик, отложив в сторону готовый канат.

---

Конец первой главы(ура)

Мальчик и не заметил, как стемнело, а между тем из решётчатых ставен в столовой на улицу пробивался аляповатый жёлтый свет, рассечённые лучики которого медовой пыльцой оседали на разросшемся под окнами трапезной папоротнике. Он оказался у стен двухэтажного коттеджа, второй ярус которого представлял собой надстроенную задолго до его появления на свет мансарду. Уютный, хотя и не без доли роскоши, домик был выдержан в колониальном стиле. Аккуратная постройка, чьи фасады были отштукатурены и выкрашены белым, застенчиво пряталась за раскидистыми кронами тропических деревьев с замысловатыми гладкими стволами. Оливел угрюмо прикрыл за собой дверь, оставив сандалии на паласе из циновки, брошенном у самого входа. Юноша жутко проголодался и мечтал только о том, чтобы неприметно занять своё место за обеденным столом и накинутся на любое предложенное матерью кушанье, а затем попросить добавки и запихать за обе щеки полученною пищу с не меньшим азартом и рвением.
Стены гостиной, как и прихожей, были облицованы декоративным камнем с меловыми потёртостями на стыках, кухня же со столовой разительно отличались от этих помещений, они были обшиты панелями из выструганного кедра и поэтому создавали атмосферу спокойствия и умиротворённости. Из ничем не занавешенного арочного проёма доносился хрипловатый голос отца, тот вальяжно развалился на диване, потягивая что-то из приземистого стаканчика, напротив него разместился Ренье, он сидел в плетёном кресле из резного тикового дерева, закинув одну ногу на другую. Взбучки за позднее возвращение домой было не избежать, но Оливер всё же предпринял попытку оттянуть наказание и перебежками добрался до лестницы, где в конце концов и был настигнут воинственной матерью.
-Явился! Совести у тебя нет! Бесстыжий! У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло! Где тебя черти носят?- Нинель с крышкой от кастрюли в одной руке и мокрым полотенцем в другой нависла над сыном. Утомлённый обрушившимися как снег на голову злоключениями, мальчик непроизвольно зевнул, чем окончательно пресёк надежду на помилование. Мать разразилась гневной тирадой о легкомысленном поведении отпрыска и больно засадила полотенцем по заднице. Подобная мера воспитания странным образом оскорбила подростка, так что он посчитал нужным в отместку за ущемлённое самолюбие не отвечать на провокационный вопрос, избавив себя от унизительных оправданий. Оливер демонстративно развернулся и зашагал наверх, чувствуя за спиной тяжёлое дыхание обескураженной таким поведением сына Нинель. «Ну и поделом тебе,- бурчал себе под нос юноша,- мне не пять лет, чтобы меня шлёпать на глазах у дяди. Посадила бы под домашний арест, к примеру, или запретила смотреть телевизор, только не так вот хлестать по заду, как малолетку какого-то. В самом деле, мне уже пятнадцать, я можно сказать сформировавшаяся личность и не намерен терпеть постыдного рукоприкладства!»
И всё же Оливеру было не по себе от того, что он обидел мать. Она как-никак переживала за него, волновалась целый день, места себе не находила. Мало ли что могло с ним случиться. Когда объявляют штормовое предупреждение, нормальные люди носа из дома не кажут, а он запропастился куда-то в самый разгар стихии. Нет, зря он нагрубил ей своим молчанием.
Вымотанный и сбитый с толку, Оливер принял душ, сложи помятую и пропахшую водорослями одежду в корзину для белья и растянулся на кровати, слушая слёзное урчание в животе. С первого этажа доносился приятный шум: мать хлопотала у плиты, гремели керамические супницы и алюминиевые поварешки, Гаспар что-то увлечённо доказывал младшему, и может от того более застенчивому, брату, а он лежал на просторной кровати в полном одиночестве и никак не мог перебороть свою гордыню и спуститься вниз.
Так или иначе, мысленно юноша непременно возвращался к чудаковатому мальчику, встретившемуся ему на берегу, хотя сам был не прочь забыть об этом инциденте и погрузиться с головой в обыденность. Оливер уставился в потолок, по которому слонялись тени от листвы, невнятно шелестевшей за распахнутым окном. «Что с ним стало? Куда он мог исчезнуть? Я бы непременно заметил его, иначе и быть не могло, но он словно провалился сквозь землю или, если быть точнее, сквозь воду». Мальчик перевернулся, зарывшись ногами под покрывало, в комнате холодело, глянцевый воздух со двора постепенно скатывался со стен на пол, обливая помещение лёгкой морозной свежестью. Внизу что-то брякнуло, послышался задорный хохот и скрежет стульев о кафельную плитку. Оливер обречённо вздохнул, ему практически удалось изгнать из сознания образ тритона и отделаться от размытых очертаний мощного упругого хвоста, беспрепятственно скользящего вслед за человеческим телом.
В дверь постучали, и мальчик обеспокоенно приподнялся на локтях.
-Детка,- Нинель присела на краешек кровати, аккуратно погладив Оливера по голове.- Ты не должен держать на меня зла. Мне ли не знать, что ты стал совсем взрослый и не обязан отчитываться за каждый свой поступок перед родителями, это так, ведь ни я, ни твой отец, ни в коей мере не умоляем твой сознательности. Но сколь много мы бы тебе ни доверяли, ничто не заставит мать тревожиться о своём сыне меньше или больше того, что от природы заложено в ней.- Женщина примирительно погладила мальчика по плечу, и тот, в знак примирения прижал Нинель к себе, впервые осознав, что за хрупкая и ранимая фигурка была заключена в его объятиях. Видимо, он и впрямь прибавил в росте.- Приглашаю тебя к столу, дорогой.
Гаспар воевал со штопором: вскрывать раз в месяц бутылочку хорошего красного вина было давно устоявшейся традицией, и на этот раз не обошлось без торжественной откупорки горячительного напитка. Ренье вертел в руках изящный бокал, ножка которого была переплетена тростниковым волокном в дань местному колориту. Завидев племянника, он широко улыбнулся и заговорщицки подмигнул. Между этими двумя давным-давно сложились доверительные отношения, если Оливер был не по возрасту рассудителен и сонлив, то тридцати двух летний дядя отличался не солидной шкодливостью и оптимизмом. Они превосходно ладили друг с другом, раз за разом находя всё новые темы для разговоров и изобилуя идеями о том, чем бы на этот раз заняться на досуге. Ренье был хроническим отшельником и рыбаком, ничто не свете не могло заменить ему лодочных прогулок и спутанных сетей. На Антильских островах этот промысел не утратил былой востребованности, но и о жизни сибарита мечтать не приходилось. Хибитка дяди, расположенная на скате островного холма, ещё издали разила нищетой и холостятским запустением, но Оливеру нравилось проводить там время, сидя на плохо вычищенном полу около, раздуваемой неугомонным ветром, москитной сетки и следить за тем, как мускулистые руки Ренье шкурят борта старой лодки. Это был выносливый мужчина, рослый, на голову выше своего старшего, немного полноватого, брата и смуглый, будто впитавший в себя все дары солнечной системы. От того, с какой уверенностью и мастерством он брался за любое дело, Оливера бросало в дрожь. Именно таким он видел себя в будущем: крепким, неприхотливым, способным противостоять всем невзгодам, но при этом добродушным и лёгким на подъём. Когда Ренье, утомлённый долгой работой, выходил во двор и подставлял своё натруженное потное тело раскочагаревшемуся солнцу, оно начинало так соблазнительно блестеть, что юноша каждый раз в нелепом смущении отводил взгляд в сторону, чувствуя, как какой-то тягучий сгусток опускается в самый низ живота и трепещет там подобно райской птице.
-Совсем чокнулся, бедняга,- отец взгромоздил бутылку с вином в центр стола и всей своей грузной массой опустился на стул.
-Ты это о ком?- удивлённо спросила Нинель. Она, как и Оливер, только что присоединилась к ужину, а потому понятия не имела, о чём так горячо беседовали братья.
-Сегодня днём я опрашивал уцелевших, так вот один бедолага с пеной у рта убеждал меня, что на судне был русал, тоже что русалка, только мужского пола. Представляешь? Отменная чушь,- фыркнул Гаспар, зачерпнув из тарелки грибовницу и отправив ложку в рот.- Они и от курса отклонились специально, чтобы скорее причалить к берегу и явить свою находку миру… Я и говорю, сбрендил.
-Откуда такая категоричность? Я не узнаю тебя, приятель,- с едва уловимой неприязнью в голосе произнёс Ренье и устремил всполохнувший взгляд на дно бокала.
-Категоричность говоришь? А тебе эта белиберда по душе, как я вижу.- Отец, довольный своим едким замечанием, вернулся к блюду.
-Я хотел обратить твоё внимание лишь на то, что ты не в праве с такой уверенностью утверждать о том, чего и в помине не знаешь. Это абсурдно!
-А кто знает?- мужчина иронично огляделся по сторонам в поисках такого человека.- В самом деле, к чему мы обсуждаем эти сказки для недоразвитых? И ослу понятно, что всё это выдумки больных на голову!
-Гаспар!- осадила его жена.
-Не лестного ты обо мне мнения,- сконфуженно сказал Ренье, но на рожон лезть не стал.
Оливер озадаченно посмотрел на дядю, тот понуро теребил скатерть под столом. Что-то в этом задумчивом облике натолкнуло его на очередную вздорную мысль: « А что если его случайный знакомый и был тем самым… русалом?» Оливер поморщился и отодвинул от себя тарелку с ароматным супом. Аппетита как не бывало.

---

Продолжение первой главы (явление Ариэля миру)

Оливер сделал несколько неуверенных шагов в направлении бездыханного тельца и замер на месте, понимая, что слабеет и вот-вот упадёт от неосознанной боли. Он почувствовал лёгкое головокружение, песочным вихрем заметавшееся в сознании, во рту завязалась неприятная горечь, а ноги внезапно онемели, так что он непроизвольно рухнул на колени перед мертвенно-бледным ровесником. Вид гуттаперчевого мальчишки, лежавшего с вытянутыми вдоль туловища руками и чуть запрокинутыми на сторону ногами, поразил его до глубины души. Оливер в растерянности склонился над не подающим признаков жизни сверстником, и, утирая слепящие слёзы, хлынувшие по его щекам то ли от страха, то ли от жалости, протянул к неожиданной находке руку, едва коснувшись кончиками пальцев бледного, как марля, подбородка. Ему вдруг показалось, что от любого, сделанного им движения, кожа этого ангелеоподобного существа осыплется крахмальной пудрой, оставив на его ладони лишь бархатную пыльцу, как это делает слетающая с руки бабочка. В светлых волосах мальчика запеклась кровь, но височная ранка отказывалась затягиваться, и зигзагообразная бардовая ниточка струилась по гладким, будто гипсовым, скулам. Подросток заворожено оглядывал хрупкое тельце, ещё не утратившее детские черты. Очевидно, потерявший сознание бедолага жутко голодал в последе время. Бледнокожий мальчик казался таким щуплым и истерзанным, что Оливер отдал бы сейчас всё на свете, дабы исцелить его от недугов, ссадин и худобы. Он бережно положил невесомую головку к себе на колени и осторожно убрал с липкого лба окровавленные пряди шелковистых волос, чтобы получше рассмотреть порез. Не успел Оливер сосредоточиться на алой царапине, рассёкшей мальчику бровь, как тот, окутанный туманом забытья, принялся ёрзать у него на руках, отмахиваясь от невидимых чудовищ и жалобно постанывая. Юноша напряженно следил за лихорадочной суетой подопечного и всеми силами старался удержать его голову, чтобы тот повторно не брякнулся ей о твёрдую подстилку из голышей. Что-то внутри предательски елозило под стать непоседливому незнакомцу. Оливер почувствовал, как его сердце обволокла жутко горячая амёба, и теперь сокращалось оно куда чаще, чем прежде, глухо отдавая стуком в ушах.
Неожиданно мальчик распахнул глаза, ослепив Оливера вырвавшимся из-под опухших век свечением. Несколько секунд они смотрели друг на друга, боясь пошевелиться. Подросток ощутил, как все его конечности онемели, ноги утратили чувствительность, и тупая боль в коленях от стоянья на карачках уже не тревожила его так, как пару минут назад, затёкшая шея с трудом ворочалась, а во рту всё пересохло, так что вялый язык едва доставал до нёба своим кончиком. Оливер всё ещё был ошарашен, его в упор сверлили два изумрудных глаза, поначалу этот взгляд был рассеян по его лицу дымкой прострации, но теперь эти на удивление круглые глаза отчётливо сфокусировались на его собственных, куда более невыразительных и блёклых. Неправдоподобно яркие и прозрачные, они блистали в наводнившемся серым туманом пространстве похлещи самых мощных софитов. В считанные секунды бестолковое выражение на невинном лице мальчика сменилось гримасой безотчётного ужаса. Мальчишка, изодрав в кровь локти, отполз от скуксившегося Оливера, повинуясь одному ему известному инстинкту самосохранения. Теперь он на расстоянии десяти шагов метался взглядом по робко ссутулившейся фигурке подростка, тот озадаченно передёрнул плечами и подался к нему навстречу. Реакция последовала незамедлительно, прежде беспомощный и ранимый мальчик сноровисто изменил позу, упершись ладонями о землю и угрожающе выгнув чуть ли не пластилиновую спину. Всё это смахивало на повадки одичавшего животного, до смерти перепуганного близостью человека. Стоило Оливеру сдвинуться на дюйм, как белокурое сознание изрыгнуло утробное шипение точно гадюка. Юноша заколебался и тут же вернулся на исходную позицию, решив не рисковать. Оливер плохо понимал, что именно он сделал не так и откуда у этого существа такой специфический дар издавать подобные звуки. Тем временем, отпугнув чужака, мальчишка кинулся к воде, а точнее ползком достиг кромки моря, и, не теряя ни секунды более, скрылся в бурлящих водах, с аппетитом поглотивших очередную жертву непогоды.
Отделавшись от шока и стряхнув с себя косную оторопелость, Оливер кинулся вдогонку и крикнул, что было мочи, первое, что пришло ему на ум.
-Бестолочь, куда же ты? Ты же утонешь, глупый!- взмолился он.
У юноши были все основания полагать, что дело кончится именно этим. Сухопарый мальчишка, не способный даже подняться на ноги, никак не создавал впечатление мастистого пловца, да и рассудок от удара головой о что-то заведомо острое, другого характера скал в этой бухте не водилось, явно помутился, и чёрт знает что творилось сейчас у него в голове. Оливер, нервозно теребя мочку уха, дожидался, когда же беглец вынырнет наружу, но этого не происходило. Окончательно убедившись, что его самые худшие опасения оправдались, и случайный встречный оказался невменяемым пройдохой, бросившимся в кипящее и ворчащее море, не имея сил справиться даже с греблёй в штиль, Оливер, не долго думая, стянул с себя рубашку, столь же оперативно скинул обувки, и с разбега нырнул в воду. Пловцом он был первоклассным, всё детство провёдший по пояс в море, к пятнадцати годам юноша превратился во что-то навроде амфибии, жабр у него, конечно, и в помине не было, зато лёгкие, раздуваясь, принимали колоссальные порции воздуха, позволяя ему задерживать дыхание до двух, а то и трёх минут за раз. Уверенно оттолкнувшись от водного батута чуть ли не у самого дна, он стремительно рванул вперёд, содрогая желейные пласты спрессованные морской толщью сверху. Оливер не торопился выбраться наружу, он внимательно вглядывался в мутную пустоту, замызганную взбаламутившимся песком, но различить так ничего и не смог. Чувствуя, что запасённый кислород подходит к концу, он сомкнул ноги и плавничком устремился к просветам, разрезающим поверхность воды. Только вскрикнув от колющей боли за грудиной, юноша в полной мере осознал всю опрометчивость своего поступка. Просчитался Оливер основательно, ещё стоя на берегу, он заметил краем глаза, ворвавшиеся в тихую гавань гребни затухающих волн, тогда он не обратил на них должного внимания, но сейчас, когда эти пенные взбрыкни водной стихии нахлёстывались у него над головой одна на другую, уже не в первый раз пресекая возможность глотнуть свежего воздуха, он всерьёз запаниковал. Пальцы на ногах начинали коченеть, а это значило, что скоро он весь превратиться в ледышку, если какое-то чудо не вытащит его за загривок из этой негостеприимно настроенной пучины. Если бы ему не приходилось тратить драгоценные силы, чтобы раз за разом добираться до верха, отшвартовавшись очередным ударом водной дубины обратно на дно, он бы не позволил панике так плотоядно присосаться к своему нутру. Но зарекаться о самообладании было уже слишком поздно, мальчик бесцельно шлёпал по воде руками, пропуская сквозь растопыренные пальцы холодные струйки жидкость.
Оливера в очередной раз передёрнуло, как будто он был элементом электрический цепочки, по которой то и дело пускали ток. Единственное, что он помнил, очнувшись на берегу, это мерклое дистрофическое тельце, имеющее продолжением огромный рыбий хвост, значительно превосходящий по размерам верхнюю часть туловища. Мальчик бешено замотал головой из стороны в сторону, полагая таким образом избавиться от забивших мозг галлюцинаций. Ему хотелось поскорее отделаться от этих абсурдных химерических идей о получеловеках-полурыбах или, как их ещё называют, тритонах. Всё это представлялось ему идиотским вымыслом, какой-то наскоро состряпанной байкой, не желающей покидать его воспалённое кислородным голоданием сознание. Но если он не был обязан спасением высосанному из пальца существу, занимавшему законное место среди мифов и легенд, но никак не среди измерения, в котором обитал сам юноша, то каким образом он очутился здесь, на суше, цел и невредим? «Допустим,- рассуждал Оливер, содрогаясь от адского холода,- мне повезло и меня выбросило на землю мощнейшей волной, но как в таком случае мне удалось избежать столкновения с какой-нибудь скалистой грядой, готовой вспороть кишки любому подводному страннику, потерявшему бдительность?»
Бухта Сан-Сальвадор славилась своими подводными скалами, с увеличением глубины принимающими поистине зловещие очертания. В большинстве своём они располагались в отдалении от берега и срастались в карликовые островки, утянутые на самое дно. Для раздольного плаванья без погружений они не создавали особых преград, но стоило окунуться с головой в воду, как очевидным становился тот факт, что лишняя осторожность здесь не помешает. Из-за такого зубастого ковра на дне моря эта бухта и пустовала день изо дня. Сведущие судна с низкой посадкой боялись пропороть себе здесь брюхо, а потому природная тишина и спокойствие этого уединенного местечка круглосуточно находились под покровительством каких-то высших сил.
Оливер с грехом пополам справился с одеждой и галсами направился домой.

---

Тихая стихия (сын воды)

Франция, остров Святого Варфоломея.
1992 г.

Глава первая.
-Оливер, детка!- голос матери, такой громкий и настойчивый, наконец достиг ушных раковин сына и забарабанил в них по перепонкам, как оголтелый шаман. Мальчик недовольно поморщился, но всё же встал. Оставаться в постели ещё хоть пару минут становилось занятием не безопасным, ведь ничто не могло помешать заботливой матери преодолеть лестницу, ведущую с первого этажа на второй, и взять комнату подопечного штурмом. Обычно Оливер вставал ни свет ни заря, дабы избежать подобной суматохи около дверей своего единственного в этом доме убежища, но сегодня пробуждался неохотно, и на то были причины. Всю ночь за окном штормило, и само собой мальчику не удалось сомкнуть глаз. Отказать себе в удовольствии подслушать, как океан бранится с прибрежными скалами, такими острыми и своенравными в этих местах, не представлялось ему возможным.
Оливер вынырнул из под сбившихся простыней и босиком прошлёпал до ванной комнаты, где заперся на защёлку. Он переступал с ноги на ногу, чтобы привыкнуть к холодному, выложенному матовой плиткой, полу, и в тоже время обливал лицо, шею и плечи ледяной водой в надежде взбодриться. Шум льющейся воды отражался от кафельных стен и раздавался в голове потусторонним эхом.
Покончив с чисткой зубов, мальчик уставился в зеркало на своё отражение. В последнее время с ним творилось что-то странное, и эти перемены здорово его обеспокоили. Внутри раскрывались какие-то запретные тайники, о существовании которых ещё не так давно он даже не подозревал. Оливер то приближался к зеркальной поверхности, то отходил от двойника на почтительное расстояние, так чтобы можно было рассмотреть себя целиком. Привычная худосочность уступила место пикантным холмикам на предплечьях и на удивление твёрдому и подтянутому животу. Покатые, в силу юношеского сколиоза, плечи плавно переходили в крепкие, но всё ещё призрачные бицепсы, о существовании которых можно было догадаться лишь досконально ощупав руки, напрягая их при этом так, будто в каждой имелось по десять фунтов груза. Жилистые, в отца, кисти были первыми предвестниками тому, что совсем скоро у него появится возможность распрощаться с костлявостью дворового мальчишки и превратиться в закалённого, семижильного юношу. Оливер довольно провёл ладонью по грудной клетке, затем хлопнул себя по каменному животу и предусмотрительно остановился, дойдя до плавок. Несколько секунд он простоял неподвижно, испытывая страшный жар от пришедших на ум мыслей, но потом всё же переборол застывшее в горле комом желание, показавшееся ему таким чудным. Подросток вплотную приблизился к овальному зеркалу и впился взглядом в лохматого рыжеволосого мальчишку с проницательными серыми глазами.
Оливер Юберт был одним из тех старомодных акселератов, которых сложно было вытащить из их собственного обустроенного, и довольно комфортно, мирка. Кто знал, отчего ему так непросто было слаживать контакты с ребятами его возраста? Он и сам порядком затруднялся в ответе на этот вопрос. В меру молчаливый, не слишком-то подвижный, но по своему заманчивый. Заурядность не относилась к числу его недостатков. Оливера невозможно было охватить одним взглядом, всегда оставался досадный осадок недосказанности, неприятное ощущение того, что чему-то очень существенному удалось ускользнуть от посторонних глаз. Несмотря на гармоничный склад и ловкость, юношу точила изнутри язвочки внешнего несовершенства. Мало того, что волосы у него были броского тыквенного цвета, так в добавок ко всему, лицо его к лету сплошь усеяли веснушки, как будто он незадолго до этого переболел экзотической оспой. К числу явных изъянов юноша относил и свою долговязость, и пухлые, не соизмеримые с общими габаритами лица, губы, и неподдающиеся расчёсыванию, а потому всегда спутанные и склоченные, волосы. Сегодня же список недочётов пополнился, что изрядно попортило мальчику настроение. Он придирчиво оценил свой профиль и окончательно сник. Ещё год тому назад кадык представлял собой небольшую шишечку, катавшуюся по горлу, стоило ему заговорить, а сейчас она превратилась в хорошо заметный не вооруженным глазом выпот, грубо выдававшийся наружу, хотя и по прежнему округлый. Всё это свидетельствовало о том, что происходящие перемены в голосе не сезонная простуда, а настоящая ломка голоса!
Мальчик вытер полотенцем лицо и напоследок кивнул отражению, мол, прорвёмся. Года два назад у них в коттедже гостил двоюродный брат Оливера, редкостный зануда и батан. Обращались к нему просто Эр, бесцеремонно вычленив это созвучие из полного Эрлуэн. Парень слыл ходячей энциклопедией, а потому Оливер не поленился разузнать у него про Адамово яблоко, приурочив этот вопрос к тринадцатилетию близкого родственника, пубертатный период у которого бил ключом, в то время как самому любознателю едва минул первый десяток. Эрлуэн с большим рвением углубился в анатомию, и из всего, что он тогда наболтал, Оливер вспомнил сейчас лишь про увеличение щитовидного хряща гортани и его окостенения. Ванну он покинул с целой котомкой не радужных перспектив. Надо же было родиться таким несуразным! Хорошо ещё, что все эти неприятности выпали на каникулярное время: заносчивые одноклассники ни за что не упустили бы возможность поднять его на смех. Вздорных ребят в этой школе было предостаточно, и Оливер ни раз и не два получал от них тумаки ни за что ни про что. Так что на то, что его голосовой мандраж остался бы незамеченным, рассчитывать не приходилось.
Завтрак был накрыт в перголе, которая круглый год утопала в зарослях лавра и гибискусов с большими белыми венчиками. Мать, не снимая передника, села за стол и разлила по стаканам клюквенный морс. Её светлые, коротко стриженные волосы щекотали щёки и уголки напомаженных губ. Завидев на веранде сына, она жестом пригласила его к столу.
-Чем это ты так долго там занимался? Неужто красоту наводил?- поинтересовалась Нинель, отправив ломтик твороженной запеканки в рот. Со стороны моря донёсся гул раззадорившихся волн, и не успел мальчик сообразить, какой бы отговоркой парировать матери, как сильный порыв сорвал с плетёного столика несколько матерчатых салфеток и унёс в неизвестном направлении.- Я волнуюсь за твоего отца,- с тревогой в голосе сообщила женщина и прикусила губу, вцепившись взглядом в клыки прибрежного утёса.
Гаспар Юберт, отец семейства, занимал должность шефа Гуанаханской полиции и частенько пропадал на ночных дежурствах, возвращаясь домой лишь под утро, поэтому Оливера ничуть не озадачило его отсутствие за завтраком на свежем воздухе, мальчик знал, что кормилец бдит за спокойствием и правопорядком на Антильских островах, по крайней мере, в северной части архипелага – на островах Святого Варфоломея.
-Что-то не так?- непривычно низким голосом прохрипел мальчик.
-Ночью разыгралась такая буря, что не мудрено было случиться крушению. Какой-то рыболовецкий баркас занесло в наши скалистые степи и разнесло в щепки. Твоего отца спозаранку вызвали для контроля за спасательной группой, хотя все мы понимаем, что навряд ли кто-то остался в живых. А сейчас волнение на море возобновляется, вполне вероятно, что шторм займётся с новой силой.- Нинель кивнула в сторону Карибского моря, от которого даже не значительном расстоянии исходили особые импульсы водной стихии, необузданной и неукротимой. Оливер согласился с матерью, что шторм повторится, мальчик кожей чувствовал, как с зыбучего дна, испещрённого коралловыми рифами, начинают вздыматься энергичные струйки, они, вальсируя и сплетаясь, в считанные секунды превратятся в коловорот.
-Как твоё горло, детка? Я приготовила тебе настойку для полоскания, там на кухне, у раковины,- оповестила сына Нинель.
-Ничего не нужно,- буркнул Оливер, запихав в рот чернослив.- Можно мне до отца дойти?
-Только ради бога, будь осторожен, туда, наверное, весь посёлок сбежался поглазеть на останки судна. И держись подальше от воды,- вдогонку крикнула мать, кинувшемуся сломя голову прочь мальчику.
Оливер проворно сбежал по усыпанной гравием тропинке вниз и помчался к опасной заводи. Пара минут ушло у него на то, чтобы пересечь открытый участок местности, хорошо продуваемый солёными ветрами. Высокая трава тешила открытые голенища, так что подросток чуть ли не смеялся, перебегая пяточёк, поросший дикой травой. Дошлый парнишка в два счёта преодолел стремнистый берег и с высоты одного из порогов огляделся вокруг.
Проголодавшиеся скаты носились по небу огромными грозовыми тучами, извергая из своих продолговатых тел электрические заряды. Сверкающие дротики впивались в воду и исчезали из виду, проглоченные обезумевшим морем. Исполинские волны, высотой с человеческий рост, возносились над скалами и обрушивались на острые штыки, разрываясь на тысячи блестящих стекляшек. Оливер поёжился, ощутив пробежавший по спине холодок. Береговая линия была сплошь усеяна людьми, бесчисленное множество зевак стояли по соседству с оперативной группой в ярких, спасательных жилетах. Отца мальчик заметил сразу, тот переговаривался с кем-то по рации, рефлекторно потирая шею. Общая суматоха и несобранность явно действовали ему на нервы. На песчаный берег уже начали наступать особо прозорливые волны, они цеплялись пенными лапами за песок, но по инерции откатывались обратно. Люди в спешке стали расходиться по домам, уводя с причала детей. Оливер отыскал взглядом и дядю Ренье, он вытаскивал на сушу свою небольшую, но добротную рыболовецкую лодку. Небо содрогнулось от грохота, так что мальчик, сочтя свой наблюдательный пункт не безопасным, кинулся вниз, навстречу к родителю. Несколько раз он чуть не поскользнулся и не полетел кубарем вниз, рискуя переломать себе все рёбра. Море по правую сторону от него гудело и рычало, выстреливая вверх громадными гладкими волнами, гребни которых были украшены белой бахромой, а сами тела свирепых всплесков отливали сталью. Прошмыгнув под натянутой лентой, ограждающей территорию поисковых работ, он быстрым шагом направился к отцу, который не переставая хмурился против обычного.
-Посмотри-ка, как Карибское ходуном ходит, того и гляди опрокинется. Ох, и несдобровать же нам будет, если эта бестия не уймётся,- полноватый мужчина со светло-рыжей щетиной на добродушном лице потрепал сына по плечу.- А теперь марш домой, здесь тебе делать нечего, и матери передай, чтоб к обеду не ждала. Дел невпроворот.- С этими словами Гаспар махнул неказистому старожиле, чтобы тот проследил за тем, как мальчишка покинет зону оцепления, и Оливеру ничего не оставалось, как послушно поплестись в обратном направлении в сопровождении двух зорких глаз. Впрочем, возвращаться в посёлок никак не входило в его планы. Насколько он мог слышать, по радиоприёмникам объявили штормовое предупреждение, и извилистые улочки тут же опустели, создавая иллюзию безнадзорности и запустения. Ноги сами понесли мальчика к бухте Сан-Сальвадор, расположений в паре миль отсюда. На Оливера вдруг навалилась такая хандра, что он еле сдержал защипавшие нижнее веко слёзы, чтобы не разрыдаться, как девчонка. Мрачная тоска накинулась на него, щупальцами присосавшись к одинокому, и как ему сейчас казалось, абсолютно полому сердцу. Он брёл, интуитивно прокладывая себе маршрут к пограничной бухте и уныло переставляя ноги в удобных сандалиях. Никогда прежде не приходилось ему вынашивать в себе такой колючий вирус одиночества. Ему вдруг почудилось, что вся земля опустела, оставив его один на один сражаться с не на шутку разошедшимся ненастьем. Первый раз мелкий крап представился ему размноженной слезой какого-нибудь подводного ангела, однажды затянутого пучиной, оторванного от неба и заключённого в кандалы ужасным слизким спрутом, позарившимся на невинность и красоту херувима.
Скованный внутренним кризисом, какой часто преследует восприимчивые натуры, Оливер юркнул под свод неотёсанных скал, выстроившихся почти что правильным полукругом. Крохотный кусочек суши, обособленный от открытых вод, постепенно открывался его взору. Мальчик обречённо вздохнул обнаружив постный ландшафт, представленный серыми утёсами и облизанной водой галькой. Ещё совсем недавно эти отвесные гранитные выступы были обвиты первыми побегами зелёного плюща, а теперь, не успевшее приспособиться к каменной подложке, растение было смыто разнузданными волнами. Оливер поморщился, чувствуя, как щемящая печаль раздувается в его желудке точно рыба-шар. Он уже хотел было повернуть назад, как тут заметил что-то похожее на человеческий силуэт, распластанный бельмом по холодным камушкам.