«Хищники? Шипят, как змеи? Выходят на сушу? В человеческом облике?». Оливер плюхнулся на песок, прижавшись щекой к жгучим песчинкам, тут же налипшим на потное лицо подстать рыжим не уложенным локонам. «Значит, это не причуды? Значит, я действительно имел дело с мальчиком-рыбой? Он не пошёл ко дну и не пропал без вести, он лишь хотел уплыть восвояси, подальше от мира людей. Я схожу с ума… медленно, но верно». Юноша перевернулся, подставив лимонному диску часто дышащую грудь. Он снова лежал в окружении неотёсанных варак, и слышно было, как полусонные волны карабкались по отвесным гранитам, облизывая их своими слюнявыми пенными языками. Бесшумный ветерок приятной прохладой обволакивал каждый дюйм оголённого и такого живого тела. «Но Ренье верит в их правдивость! Ренье…» При воспоминаниях о зрелом мужчине, с таким обожание и самоотдачей посвятившим ему часы, даже целые годы, своей бесшабашной жизни и теперь представшем в несколько ином свете, Оливер сжал колени и протяжно застонал. Слишком много нового и неизведанного заготовил ему этот возраст.
-Эй, ты там!- его голос тугоплавким эхо разошелся по бухте Сан-Сальвадор, едва избежав чреватого столкновения с заострённой каймой утёсов, на десятки футов вознёсшихся к небесам. Отличная акустика.- Что молчишь?- уже с меньшей агрессией произнёс он и в конце концов рассмеялся.
Несколько минут мальчик сидел по-турецки, наблюдая за плавным полётом крикливых чаек, и они напоминали ему бумажные самолётики, запущенные прозорливым ребёнком втайне от взрослых. За это время чарующая тишина накрыла это место пуховыми хлопьями, и Оливер почувствовал призрак умиротворения, вселившийся в него дымкой парного молока.
-Отзовись, чудной,- с кроткой мольбой попросил он. Мальчику вдруг до чёртиков захотелось с кем-нибудь поговорить, излить всю тяжесть и секретность нагромоздившихся переживаний, поведать хоть одной живой душе о потаённых терзаниях, натёрших ему на сердце ужасную мозоль. Не было мочи сидеть сложа руки, но и о том, как быть со всеми этими охальными компульсиями, всё чаще выступающими в роли плотских задир без его ведома и дозволения теребящих нервные канальцы во всех членах поочерёдно, он не знал.
-Ты прости меня, если что не так,- не отступал подросток, он не спускал смышлёных пепельных глаз с зеркальной глади. Юноша готов был к чему угодно, но застывшая вода не поддавалась уговорам, оставаясь такой же мертвенной и однообразной.- С кем я вообще разговариваю?- раздосадовано выплюнул Оливер и со всего маха засветил по инертной воде склизким камушком. Что-то неподалёку от береговой линии с шумом взмылило море, растревожив дремлющую стихию, и по ногам Оливера в эту же секунду ударили горбатые волны.
Никогда ещё он не сетовал на себя с таким остервенением.
-Балбес невнимательный,- юноша зарылся пальцами в спутанные волосы, упершись локтями в живот.- Упустил, вот так запросто! Он же в двух шагах от меня притаился, как я мог не разглядеть, не заметить?! Идиот, разбросался тут камнями, как солабон последний! Что за ребячество?! Прошляпил такую броскую морскую тварь как нечего делать! Мимо меня и кит бы проплыл, я бы глазом не моргнул! Что за чертовщина!- сокрушался Оливер, всё отчётливее ощущая, как напиток беспомощности и отчаянья заливает последние крупицы духа своей гремучей отравой. Сидя здесь, на берегу, в ожидании сюрреалистического существа, он и не предполагал, что жажда встречи обернётся для него такой безнадёжной ссадиной в груди. Юноша как никогда ощутил эту чуть ли не физическую потребность заполучить расположение пронырливого и до жути пугливого мальчонки, тем более в его подлинности сомневаться отныне было глупо.
Нечего было даже думать, что боязливое создание откликнется на его призывы наладить в клочья разорванную связь после столь неосмотрительной выходки. Сколько бы Оливер не пенял на себя, фортуна повернулась к нему самым нелицеприятным местом, и оставалось только строить догадки о том, каким чудовищным монстром воплотился он в сознании впечатлительного отшельника. Юноша выкатил свой престарелый велосипед на серпантиновую дорожку, и стёртые педали заунывно скрипнули под рифленой подошвой сандалий. Он, прилагая немало усилий, взбирался по склону, прислушиваясь к вороватому шуршанию гравия под колёсами и невнятному писку маленьких птиц, тревожно мечущихся среди спутанных ветвей. Ухоженные каштаны величаво напирали на каменные ограды частных домов и безвозмездно свешивали свою салатную листву на головы гуляющих неподалёку жителей. Мальчик заметил, как пятнистая тень от зелёных шапок заскакала контрастными точками по его рукам, и чуть не выпустил руль, свободолюбиво вихлявший в его ладонях. Хорошо знакомый грубоватый голос насмешливо окрикнул его со спины:
-Притормози, тупица! А то того и гляди шею себе свернёшь!- издали донёсся дружный и донельзя противный гогот. Жан, этот поджаристый и твердолобый парень с на удивление острым и подвешенным языком, стоял у зачина откоса и самодовольно заламывал руки как бы заранее разминаясь перед нахрапистой стычкой. Трое его приятелей пыхтели точно быки на ринге, сбившись жалкой кучкой позади своего невозмутимого и нахального предводителя. Несколько секунд Оливер беспристрастно рассматривал свору беспорядочно переминающующихся с ноги на ногу бездельников, с нетерпением ждущих команд нерушимого лидера, походящего сейчас на языческого идола, облепленного стайкой приверженцев, а затем лихо надавил на педали, заставляя двухколёсный транспорт под собой бешено сверкать алюминиевыми спицами, всё дальше удаляясь от горластых преследователей. «Удрав однажды, ты всю жизнь будешь обречён спасаться бегством»,- проронил как-то отец, и юноша никогда не давал дёру, с завидной выдержкой снося тумаки и неостроумные оскорбления в свой адрес, но сегодня у него не было настроения противостоять безмозглым обидчикам и он, что говорится, пустился на утёк. Здоровый и на редкость выносливый Жан кинулся следом, ему ничего не стоило разогнаться в считанные мгновения и настигнуть жертву, но Оливер умело пользовался своим преимуществом и выжимал из велосипеда запредельную скоростью.
В ушах всё ещё трещал злорадный смех запросто сошедший бы за вой проголодавшихся гиен, а поднимающие клубы пыли пятки громко ударялись о землю, не давая забыть о дрянной погоне. Подросток забрался на протёртый и затасканный диван, демократичное ложе дяди, и по привычке начал монотонно сотрясать расписной маракас, похожий на детскую погремушку, у себя над самым ухом. Крошечные горошинки задорно перекатывались внутри сферы, создавая характерный рассыпчатый звук. Так было легко отвлечься от произошедшего, и Оливер до последнего делал вид, будто не замечает снисходительных ругательств Ренье, занятого смазкой заржавелых деталей велосипеда, который преспокойно прозябал теперь в сарайчике. До дядиной лачуги было рукой подать, в отличие от коттеджа родителей, расположенного в элитной части посёлка, подальше от мстительного и невоспитанного морского путча. Именно поэтому Оливер оказался здесь, негласно ища убежища. После таких свар Жан долго отказывался покидать его мысли. Несколько медлительный в речи для главаря банды, но холёный и не по годам крепкий, он представлял для мальчика реальную угрозу, пренебрегать которой было не предусмотрительно. Юноша на пересчёт помнил все перепалки, в которые был затянут его надменным, унизительным для любого сверстника, взглядом. Жан много о себе мнил, но поставить его на место было некому, тем более не по зубам это было робкому Оливеру с подавленным за долгие годы уступок и проигранных схваток чувством собственного достоинства. Как только неубранная чёлка падала ему на глаза, а губы сковывала приторная и скользкая улыбка, странным образом преображающая его квадратное лицо, у Оливера подкашивались ноги, а шею будто обволакивал гипсовый воротник, так что ничто не мешало Жану всадить свой каменный кулак в челюсть потерпевшему. Как же этот корсар наслаждался своей властью и свыше дарованной силой, всё в нём кипело и бурлило при виде слабости и страха со стороны окружающих, он с нескрываемым удовольствием любовался загнанным в угол мальчишкой и только после своеобразной прелюдии учинял над ним потешную расправу на глаза у ликующей публики. И всё же было что-то манящее, даже притягательное, в этом разбойнике, его злость была по-своему хороша, как по-своему страстен и стремителен бывает полёт коршуна.
-Да прекрати ты бренчать уже этой штуковиной!- Ренье с укором посмотрел на племянника и тот послушно отложил маракас в сторону.
Велосипед был готов, истинная причина его внезапного визита так и осталась тайной, покрытой мраком: о своём незавидном положении «груши для битья» среди дворовой своры он не рассказывал даже дяде, которому с пелёнок и без разбора выдавал всё, что творилось у него на душе; а время близилось к ужину, так что во рту завязались слюнки от одного воспоминания о том, как пахнут после готовки мамины пальцы. Это аромат репчатого лука, копченого мяса и целое ассорти из приправ. Мальчик смачно сглотнул, обдумывая по пути домой, на какую приманку на этот раз согласится клюнуть его морская дива.