-Ариэль,- шёпотом позвал его Оливер, юноша прекрасно знал, что о его прибытии мальчику уже давно было известно, но всё же позволил себе эту ничтожную слабость. «Ариэль». Отнюдь не мирское, а скорее небесное имя до отказа заполнило его рот, как тёплая вода до краёв переполняет ванну, приготовленную для купания замёрзшего человека.
-Началось летнее солнцестояние,- сообщил мальчик, обхватив руками колени. Он по-прежнему настаивал на сокральности своего перевоплощения, и Оливер видел его либо по пояс погружённым в воду, либо полностью принявшим человеческий облик. Теперь он сидел неподалёку от юноши, теребя заклёпку поношенных бридж, тех самых, что пожертвовал ему подросток, затратив немало сил и терпения, прежде чем Ариэль самостоятельно научился справляться с одёжкой и перестал совать обе ноги в одну штанину.- Сейчас солнце так же далеко от горизонта, как север далёк от запада.
-Это должно быть не только знание, ты порами ощущаешь растянутость светового дня, это сказывается и на твоём самочувствии, не так ли?- Оливер зарылся ступнями в обжигающий песок и блаженно закрыл глаза. Солнечные лучи, сегодня непривычной цилиндрической формы, пятнистой лапой накрыли ему лицо. В ушах шумело море, и юноше даже показалось, что он слышит трение бортов деревянных лодок о прибрежные булыжники, опоясанные натянутыми канатами, которые были призваны удерживать эти самые лодки на мели.
-Когда солнце в зените вода плохо прогревается, в такие дни мне не достаёт тепла, но если лечь плашмя на песок, можно прогреться до самых косточек.- Оливер, не открывая глаз, улыбнулся. Эта затея пришлась ему по душе.
-Ты помеченный.- Юноша ощутил, как не мозоленные подушечки пальцев прошлись по его щеке, образуя подобие листов лавра идеальной формы. Он приоткрыл веки и встретился взглядом с поджатыми губами мальчика, затем проследил за его подбородком и снова вернулся к глазам, те увлечённо, дюйм за дюймом, осматривали его щёки и лоб.- Исцелованный Латоной.
-Кем? За что исцелованный?- снисходительно поинтересовался Оливер.
-Богиней солнца – Латоной,- не отвлекаясь от своего визуального расследования, разъяснил мальчик.
-С чего бы ей меня целовать, дурачок?
-Твои веснушки – это отпечаток её губ, уж я-то знаю!
-Боже мой! Ариэль! Что за девчачьи уловки?! Где ты только понабрался таких романтизмов? Ты же не барышня какая!- горячо возразил Оливер, безболезненно пихнув друга в бок. Ариэль мигом сгруппировался, будто уклоняясь от взмаха палицы, но, поняв, что ни вреда, ни увечий Оливер ему причинять не собирается, тут же упёрся ладонью ему в плечо, как бы отвечая тем самым на удар. Юноша даже ради приличия не сдвинулся с места и только несдержанно рассмеялся над этой неудавшейся попыткой отомстить. Ариэль с минуту озадаченно смотрел на друга, тот никак не мог совладать со своим весельем и совсем не обращал внимания на его замешательство, а затем прытко нагнулся к нему и, как слепой котёнок, ещё не успевший прозреть, но уже неосознанно тянущийся к желаемому, ткнулся губами в уголок раскрытых и немного влажных губ Оливера. Подросток ещё хихикнул раза два по инерции и замолк. Он сосредоточенно смотрел на Ариэля и от такого пытливого, цепкого взгляда мальчик зарделся, покраснел, как только что опылённый мак.
-Зачем ты это сделал?- с какой-то неуравновешенной серьёзностью спросил Оливер. Он сам не знал, какой ответ способен был бы его удовлетворить.
-Извини.- Ариэль совсем сник, как чахлое растение, выставленное в самую стужу на веранду. Разве мог он верно истолковать то нетерпеливое чувство, что побудило его перейти все возможные границы дозволенного? Он был уверен, что если не насолил своему другу, то уж точно обидел его.
-Не извиняйся,- ласково попросил юноша и приложился губами к холодному лбу Ариэля, мальчик вздрогнул, но потом его плечи медленно опустились, будто с тоненькой шеи сняли чугунный воротник.- Скорее давай сюда ноги, ещё немного, и ты сможешь чувствовать их от и до, даже стоять на них без опоры, самостоятельно.- Оливер стал растирать бархатные стопы с заметно искривленным лекалом подошв. Такой целебный массаж способствовал притоку питательной крови к этим синюшным, отчасти омертвелым ножкам, изначально лишённым присущей людям чувствительности. Мальчик рассеянно следил за однообразными движениями несколько шершавых пальцев и ощущал лёгкое покалывание в пятках, словно швейная игла одновременно впивалась под кожу и сбоку, и спереди, и сзади.
Вернувшись домой, Оливер наткнулся на бдительную мать, та ничем не могла замаскировать льющегося через край любопытства. Она поспешила усадить сына на софу и задобрила домашней выпечкой, после чего приступила к допросу. Поначалу этот неизбежный разговор давался юноше крайне тяжело, он нервно почёсывал затылок, ёрзал и часто отвлекался от беседы, выводя из себя мать.
-Нужно чистить ногти каждый день, чтобы не дай бог, девочка не решила, будто ты нечистоплотен и не в состоянии привести себя в порядок.- Оливеру показалось, что он начал выдыхать клубы пара. Наконец Нинель заметила негодование сына и уступчиво проговорила:
-Ну, будет тебе так злиться, расскажи лучше, какова она из себя?- Мать явно не собиралась сворачивать и без того затянувшийся диалог, она лишь поудобней устроилась в кресле и жестами прогнала заглянувшего в комнату отца, прежде чем Оливер успел воспользоваться этой возможностью улизнуть.
-Как тебе сказать…- Кто-то посторонний в голове у Оливера беспорядочно жонглировал мыслями, отчего связать их в логическую цепочку не получалось. Подросток в отчаянье потёр лоб, как если бы решил таким образом извлечь из бурлящих мозгов искорку здравого озарения, и вскоре это озарение огрело его по темечку обухом.- Миловидная,- уверенно начал он, перейдя в наступление.- С правильными чертами. Волосы ни короткие, ни длинный – до плеч. Светлые, как град или снег, забавно вьются от влаги, быстро сохнут на солнце и никогда не путаются. Не было ни разу, чтобы сердилась, гневалась, впадала в ревнивое безумство. Таким, как она, это чуждо. Зато в её ладонях столько нежности и огня, что хватило бы растопить ледник, честное слово. А когда она улыбается, на щеках появляются ямочки, самые настоящие, и я понимаю, что любил её недостаточно, что нежно любить ещё больше. Что это за чувство! Глаза зелёные, ни на что не похожие, их описать нельзя. Знаю только, что это нарвана и даже целомудренному ангелу целой вечности не хватит, чтобы постичь их доброту и бескорыстность. Иногда мне кажется, что она соткана из воздуха и неземного света и вот-вот растворится, стоит мне коснуться её розовой кожи, и тогда я больно прикусываю себе язык, чтобы только не думать об этом.- Оливер выдохнул окисленный горячкой воздух и удручённо посмотрел на мать. Нинель мотнула головой, мол, свободен, и, как показалось сыну, направилась на кухню, чтобы хлебнуть валерьянки.
Юноша тем временем заперся в своей комнате и обессилено повалился на кровать. Гладкие простыни скатались под его трепещущим телом, а в змеевидные складки хлопка забился песок от немытых ног. За окном высоко посаженная луна, повреждённая ляпсусами серых кратеров, причудливо мигала своим, обёрнутым серебристой мембраной, оком. Свежий ночной ветер отдавал солоноватым привкусом моря и от сопряжения с ним люстриновые шторы приходили в завораживающее движение. Ничем не перебиваемый запах друга покоился в его воспалённом сознании, плотно прилегал к туловищу, обжигал и мучил. Оливер заложил руки за голову, зажмурил глаза и изо всех сил постарался уснуть. Ариэль целовал его, но уже не только в губы, он размазывал свой тягучий, возбуждающий поцелуй по его груди, предплечьям, торсу… Что-то заныло, застонало внизу живота, требуя к себе внимания, и мальчику ничего не оставалось, как коснуться припухшей плоти меж разведённых ног и обласкать её, насколько позволяло ему это сделать воспитание и опыт. Он то поглаживал налитый не то первым семенем, не то кровью орган, то с силой сжимал его, будто рассчитывал задушить неотъемлемою часть себя, но робость и страх брали верх, так что его рука с прежним упоением ласкала раздутый член, пока по раскрасневшимся от частого трения бёдрам не потёк белый липкий сок, испачкавший как простынь, так и покрывало.